Несмотря на то, что он сам вынес своему сыну смертный приговор и был виновником всех постигших ее бедствий, он пробуждал жалость в ее нежном женском сердце.
Начался дождь. Таламара вошла в пещеру в тот момент, как Минати вернулся с реки. Он принес с собой убитых гарпуном двенадцать крупных рыб.
Таламару беспокоила мысль, что дождь помешает ей увидеться с Куа. Юноше тоже хотелось задать карлику еще много вопросов о выдающихся подвигах отца и он предложил матери встретиться с ним у одной пещеры, служившей складом для дров.
Озабоченный вид друга детства обеспокоил Таламару. Она извинилась перед ним за то, что заставила его прийти сюда под дождем. Он в ответ улыбнулся и покачал своей огромной взлохмаченной головой; ему приходилось выходить еще и не в такие погоды. Однажды, в снежную бурю, он охотился на мускусных быков.
Постояв несколько минут в нерешительности, он вдруг сжал свои огромные кулаки:
— Я только что чуть не задушил двух девушек за то, что они передо мной позволили себе шутить, связывая мое имя с твоим здешним прозвищем.
Таламара пожала плечами.
— Кто может запретить гиенам выть?
— Мой топор или мои пальцы, — проговорил рассвирепевший карлик, показав свои растопыренные пальцы.
— Мой друг, я поседела от вечных оскорблений и унижений.
Но не встреча с девушками была причиной гнева Куа. На самом деле, с тех пор, как он вновь нашел свою подругу детства и юности, его терзал страх, как бы кто-нибудь из прибывших с ним послов рано или поздно не узнал ее.
— Я так изменилась… — с печальной улыбкой возразила она. — Даже ты, а ведь ты был мне чуть ли не братом, когда увидел меня седую, долго колебался, прежде чем назвать меня именем, которое я уже считала канувшим в вечность…
Он согласился с ней, что его товарищи могли свободно несколько раз пройти мимо нее и не узнать в ней жену своего вождя. Но если случится так, что кто-нибудь нарочно обратит их внимание на пришлую женщину или если злые языки, как это только что произошло с ним, возбудят их подозрение, то…
— Друг, будь с нами откровенен, — прервал его Минати. — Разве надо мной и над моей матерью еще до сих пор тяготеет неумолимый закон? Ведь целая человеческая жизнь прошла с того времени…
Куа хранил молчание.
— Друг, тебе нечего скрывать от нас, — настаивал Минати. — Мы мужественно выслушаем тебя…
Тогда Куа заговорил торжественно и серьезно:
— Существуют яваны, которые, несмотря на прошедшие двадцать лет, еще до сих пор требуют вашей смерти в случае, если вас отыщут…
Таламара зашаталась, как от тяжелого удара, и прислонилась к лежавшему у пещеры обломку скалы.
— Вот видишь? — прошептала она из последних сил. — Ты мне не хотел верить.
— Нет! Я никак не мог поверить в существование такого бессмысленного и грубого закона, закона, пожирающего людей, — громко воскликнул юноша.
Куа объяснил, что в их племени большинство молодежи уже охвачено новыми веяниями. Но старики до сих пор упорно держатся за старые традиции расы. И они обвиняют Цвет Шиповника в том, что она своим преступлением навлекла на свое племя всякие несчастья. А молодежь, наоборот, обвиняет в тяготеющем над ними проклятии стариков. Это они потребовали умерщвления новорожденного и тем самым заставили юную мать бежать из их страны.
Желая показать, что он ничего не боится, Минати вызывающе спросил:
— Скажи, друг, какого рода смерть готовят мне мои судьи? Как-никак, а это ведь интересно.
— Сын мой, твои шутки режут меня по сердцу, — ответил огорченный этим вопросом карлик.
— Проткнут ли мне сердце копьем? Побьют ли меня камнями? Или сбросят с высокого утеса в море?
— Замолчи, мой сын. Пожалей свою мать.
Но Минати даже не повернул головы в ту сторону, где стояла с растерянным взглядом и искаженным лицом его мать. Сильно возбужденный, он крикнул:
— Ах, вот оно что! Я начинаю припоминать. Я знаю. Они мне переломают кости рук и ног и бросят меня в овраг, чтобы меня там живьем растерзали хищные звери. Правда? Я угадал? Скажи, друг!
Карлик жестом старался его успокоить, но Минати решительно лоложил ему руку на плечо и сказал:
— Я не яван. Поставленный вне закона моими соплеменниками, я знать не желаю их закона. Но если они потребуют моей крови или крови моей матери, то пусть придут ко мне. Они убедятся, что рука моя умеет посылать смерть. Пусть они придут сюда со своим законом.