На несколько минут воцарилась мертвая тишина. Каждый слышал биение своего сердца. Тогда медленно поднялся Виссили-Рора:
— Братья! Что же? Да будет так?
Большинство присутствующих встали и в один голос торжественно произнесли:
— Да будет так!
При слабом свете мерцающих светильников тени поднявшихся с мест воинов достигали высоких сводов пещеры, задевая громадные изображения мамонтов и буйволов. Казалось, на стенах ожили кровавые следы рук великих предков и как бы готовились покинуть серую скалу.
Глава VIII
Суд народа
Женщина неслышными шагами движется среди костров. Языки пламени пляшут и мерцают за колеблемой ветерком дымовой завесой, то показываясь, то исчезая, как блуждающие огоньки.
Время от времени ночную тишину прорезает и наполняет грозное рычание и эхо подхватывает его зловещие раскаты. Это ужасающий рев льва, от которого цепенеют косули в лесной чаще. Рычит и исполинский медведь в яростной схватке с диким кабаном; стая голодных волков воет и прыгает вокруг сбившихся в кучу буйволов. Отрывистые хриплые звуки, переходящие в неистовый хохот, выдают присутствие гиен.
Быстрыми шагами, превозмогая свой страх, идет в темноте ночи Лиласитэ. Правда, в одной руке она держит три вороньих пера — могущественный талисман против бродячих душ, а в другой у нее кожа гадюки — лучшее средство при встрече с злыми духами, — но девушке никогда еще не приходилось бродить в темноте и, как все яваны и яванки, она боится ночи, населенной неведомыми силами.
Чтобы решиться в столь поздний час выйти из дому, девушке пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие.
Вернувшись с совещания, ее отец рассказал все, что там произошло, горько сожалея о принятом решении. Долго ворочалась она без сна на своем ложе из сухих папоротников. Она думала об участи несчастной женщины, вынужденной ужасной смертью искупить свою самоотверженную материнскую любовь. Перед глазами Лиласитэ вставало тонкое и бледное лицо юноши, из чьих уст часто слышались непонятные другим людям слова.
Под влиянием этих мыслей ее нежное сердце вдруг наполнилось отвагой и вот она очутилась ночью одна в лесу, храбро пробираясь между растущим по склонам гор кустарником и не обращая внимания на колючки, до крови царапавшие ее босые ноги. С трудом, наконец, разыскала девушка пещеру для дров. Она не была освещена и ничто на первый взгляд не выдавало в ней человеческого присутствия, кроме груды прутьев, закрывавших вход.
Лиласитэ подошла ближе и напряженно прислушалась.
— Сестра моя!.. Таламара!.. — робко произнесла она.
Она уловила еле слышный шум. Ободренная, она, не входя в пещеру, назвала свое имя.
— Это я, Лиласитэ.
— Чего тебе надобно, милая девушка, от двух несчастных? — раздался изнутри голос Таламары.
Но Минати, услышав голос Лиласитэ, быстро разобрал прутья, закрывавшие вход, и принялся раздувать тлеющую головешку, чтобы зажечь об нее светильник.
Нагнувшись к Таламаре, лежавшей на ложе из листвы, молодая девушка взяла ее руку и потерлась о нее лбом.
Усевшись, она по порядку рассказала все, что ей было известно: горячие споры в священной пещере, блестящую речь Куа, торжество обвинителя и, наконец, приговор…
— Я не ожидала ничего другого, — разбитым голосом произнесла несчастная женщина.
— Волки жаждут крови, — пробормотал сквозь стиснутые зубы Минати.
— А также и боги, дитя мое, — простонала мать. — Значит, я действительно оскорбила богов, раз это утверждает весь народ.
Ужасный удар совершенно лишил ее сил сопротивляться и она уже готова была безропотно подчиниться своей участи. Минати же, наоборот, разгорячился.
— Боги приказывают чтить жизнь, которую они сами же вдохнули. Закон, который ты нарушила, есть лишь человеческий закон. Ты оскорбляешь именно теперь богов, когда говоришь, что они жаждут крови.
Видя, что она робко смирилась перед его гневным порывом, он мягко продолжал, нежно проводя рукой по ее голове:
— Прошу тебя, мать, не говори мне больше, что весь народ против нас. Видишь? К нам пришла сама дочь великого вождя. Чтобы принести тебе слова надежды и утешения, она презрела ночную тьму. Посмотри, мать, как колючки оцарапали ее руки.
В глазах Лиласитэ появились слезы и повисли на ее длинных ресницах, а губы произносили слова надежды, которых так страстно ждал Минати.