«…Они в твоем лице преклоняются перед народом ява-нов, Сынов Солнца…»
И еще слышались плачущие голоса:
«…К тебе взывает народ в своем несчастье…»
Весь в жару, Минати хотел встать, но раздавшийся вблизи крик совы заставил его вздрогнуть и еще плотнее укутаться в меха. Зловещие крики повторялись. Казалось, что в ночной тишине стонут блуждающие души.
Ему захотелось почувствовать возле себя живое существо. Когда он опять стал прислушиваться к дыханию спящих, то в ушах у него вновь зазвучал тот же таинственный голос, но теперь в нем было еще больше печали и гнетущей тоски.
«… Это мы… это мы… это мы…»
Дарасева вдруг заметил бледный луч, пробивавшийся в щель между стеной и закрывавшими вход мехами. Он быстро вскочил, обрадованный. Наконец-то занимался день, который принесет ему избавление от осаждавших его призраков и кошмаров. Но, отстранив быстрым движением руки меха у входа, он убедился, что это был отблеск падавшего большими хлопьями снега. Когда он шел обратно к своему ложу, в костре вспыхнула тлеющая головешка, отбрасывая на стенах пещеры мелькавшие тени. Его испуганному воображению они показались силуэтами людей, а жалобные стоны, которые во сне издавала его мать — их голосами.
Вместо ожидаемых проклятий за свое отступничество, он услыхал мольбы предков, и это решило исход его внутренней борьбы. Сердце Дарасевы радостно забилось и он запел хвалу своему народу.
Подбросив в огонь еще дров, он решил терпеливо дождаться утра. Сидя у костра, он мысленно представлял себе радость матери и Куа, когда он им сообщит счастливую весть. Но внезапно какая-то мысль поразила его и он быстро подошел к спящему Куа.
— Друг мой, вставай! Нам необходимо скорей уходить отсюда…
— Я вижу сон… я брежу… — бормотал разбуженный толчком юноши карлик.
Но Дарасева уже направился к ложу матери и нежно будил ее:
— Мать! Это я, дорогая. Торопись, мы сейчас уходим отсюда. Пламенные речи Куа рассеяли мою безумную гордость!
— Я была уверена, — просто ответила Таламара, — что зов народа проникнет в твое сердце.
— Боги нам покровительствуют, сын мой, — заметил карлик. — Снег заметет наши следы.
— Разве ты боишься погони?
— Если мы будем медлить, то эти дикари воспротивятся нашему уходу и обвинят меня, несчастного Жабу, в похищении их божества. Я тогда буду вынужден размозжить головы и разбить рыла нескольким десяткам твоих почитателей.
Он снова превратился в весельчака Куа. Надев поверх туники из оленьей шкуры еще буйволовый плащ, он привязал к поясу топор и нож и свернул меха для подстилки. Проделав это, он помог Шиповнику и Дарасеве приготовиться в дорогу. Сборы были быстро закончены. По расчетам Куа, они на рассвете уже должны были отойти на большое расстояние от стоянки.
Куа, с горящей головешкой в руке, пошел вперед. Откинув закрывавшие вход меха, он вышел из пещеры. Перед ним внезапно вырос на фоне белеющего снега чей-то темный силуэт.
— Кто ты такой? — недовольно проворчал Куа, готовый кинуться на незнакомца.
— Я — Ана. А ты, проклятый яван, пришел сюда, чтобы похитить у нас того, кто властвует над огнем и молнией. Я тебе говорю…
Но он не успел произнести своей угрозы: копье Куа пронзило его. Когда Куа, выпустив из рук головешку, нагнулся, чтобы вынуть вонзившееся в тело Ана копье, он услышал позади себя нечеловеческий крик, за которым последовало громкое проклятие Дарасевы. Это кричала Осса, женщина, преследовавшая Дарасеву своей любовью. Она инстинктом почувствовала, что «божество» навсегда покидает ее и с диким воем уцепилась за него.
— Убей ее! — крикнул разъяренный карлик, — а то они нас перебьют.
Она в бешенстве кусала руку Дарасевы, которой он зажал ей рот, чтобы заглушить ее вопли. Но подоспевший карлик сильным ударом по затылку прикончил ее на месте, после чего, схватив Цвет Шиповника за руку, он быстро увлек ее за собой, невзирая на бушевавшую снежную вьюгу.
Внезапно ночную тишину прорезал жалобный крик, за ним раздался другой. Скоро безмолвный лес наполнился хриплыми, душераздирающими стонами, несмотря на густую пелену снега, ослаблявшую шум и заглушавшую эхо. Невидимые голоса жалобно плакали и звали на помощь. То плакало племя, покинутое своим «божеством». Потрясающая весть об этом разнеслась из пещеры в пещеру.
— Мани або-о-о-о… Мани або-о-о…
Звери, разбуженные человеческими воплями, принялись в свою очередь рычать, и протяжный вой волков, заглушая крик шакалов, жутко звучал вдали.