Осторожно ступая по камням, Таламара последовала за сыном, стараясь разгадать таинственную загадку. «Что он мог придумать на этот раз?» — тревожно задавала она себе вопрос. Бесконечные скитания между разными племенами сильно способствовали развитию умственных способностей Минати. Он умел сразу найти интересующую его сторону в каждой вещи, часто ничего не значащей с точки зрения других людей. Он был наделен в высокой степени наблюдательностью, фантазией и терпением — свойствами, создающими изобретателей. Он уже доказал свои творческие способности гениальным изобретением костяных игл, дававших возможность изготовлять одежду из звериных шкур.
Дойдя до верхушки лесистого откоса и убедившись, что кругом нет ничего, кроме розовых, желтых и фиолетовых цветов, робко открывавших свои чашечки навстречу весне, Минати развязал пачку прутьев и заговорил:
— Помнишь ли ты, мать, кустарник, которому снежной бурей сломало верхушку, и как она до наступления оттепели лежала в замерзшей луже? Помнишь ты, как он внезапно вновь поднялся и пустил ростки во все стороны?
Таламара жестом созналась в своей забывчивости.
— Знаешь, я хотел раньше просто для забавы подражать этому кусту. Лишь значительно позже я понял тайный смысл этого. Теперь смотри!
Он взял прут толщиной в палец, а длиной около полутора метров, и привязал к обоим его концам высушенную кишку животного. Его левая рука держала середину прута; потянув правой рукой кишку, он быстро отпустил ее. Он повторил этот прием еще раз, но уже держал в правой ладони маленькую палочку, снабженную костяным острием. Когда он отпустил кишку, в воздухе что-то просвистело. Таламаре это показалось забавным, но не произвело на нее особенно сильного впечатления, как на то рассчитывал изобретатель. Она лишь заметила:
— Что же, это новый способ метания копья?
— Самая сильная рука может бросить копье только на несколько шагов от себя, и то без уверенности, что оно попадет в цель. Пойдем со мной и давай вместе считать твои шаги.
Они сосчитали пять раз свои пять пальцев, а затем еще раз столько же, что составляло на языке яванов цифру пятьдесят, так как они все свои вычисления вели на пальцах.
Когда Таламара увидела, что костяное острие, длиной приблизительно в две трети пальца, целиком вошло в кору дерева, она онемела от изумления. Все огромное значение изобретения стало ей ясно.
— Подожди, мать, я тебе еще кое-что покажу. Ты видишь тот дуб, где я оставил остальные прутья? А видишь ты на нем нарост мха величиной с человеческое сердце? Вот, смотри.
Резкий свист внезапно прорезал воздух. Подбежав к дереву, они оба увидели, что стрела вонзилась прямо в кружок мха. Когда мать подняла на Минати испуганные глаза, она увидела, его озаренное гордостью лицо и губы, искривленные мстительной усмешкой.
— Вообрази!.. Да, вообрази, мать, что на месте мха было бы сердце Юло. Он бы даже и оглянуться не успел, как кровь ручьем лилась бы из его гнусного рта. Но это еще не все… На западе, в лесах, растет еще лучшее дерево. Я смогу пустить стрелу вдвое тяжелее этой на двойное расстояние, и я ее снабжу отточенным с двух сторон острием. Это будет прекрасно… и ужасно. Мать, запомни, что я заставлю содрогаться от ужаса всех этих людей, которые сейчас с презрением плюют на меня. Они падут ниц передо мной и я ногой придавлю их надменные головы.
Таламара никогда еще не видела сына в таком возбужденном состоянии. Она тщетно пыталась успокоить его.
Он потрясал своим луком и делал вид, что желает пронзить стрелами небо, как бы выражая этим свою жажду мщения. Но в этот миг с уст матери сорвалось нужное слово:
— Вот Лиласитэ. Взгляни-ка, там, внизу.
Это была действительно Лиласитэ. Она пришла приветствовать первые весенние цветы под сенью вековых деревьев. Фиалки, казалось, склонялись к земле от прикосновения ее нежных пальцев, и ромашки в ее белокурых волосах, обрамлявших виски и затылок, еще ярче выделялись золотистыми и белоснежными пятнами. Тяжелые одежды из оленьих шкур соскользнули с ее плеч на чуть проросшую траву, и на тусклом фоне мшистых стволов лучи солнца оттеняли розовеющую белизну ее юного тела.
Как зачарованный, смотрел Минати на молодую девушку, в то время как она с кошачьей гибкостью наклонялась то к одному, то к другому цветку. Походка ее была так воздушна и легка, что былинки снова выпрямлялись после ее шагов, а прозрачная роса нежно ласкала ее тонкие ноги.
Он чувствовал, что таинственная сила овладевает его сердцем и наполняет его всего. Кровь прилила к его лицу и он закрыл глаза.