Обращаясь к выборным от станиц, Кривошлыков призывал их стряхнуть с себя страх, посмотреть трезво вокруг на непрошеных благодетелей, слетевшихся на Дон.
В зале поднялся шум. Сидевшие в депутатских креслах генералы и чиновники в расшитых золотом мундирах, станичные толстосумы негодовали, требовали лишить оратора слова. Но Михаил продолжал:
— Здесь сидят, — говорил он, — и те, которым ваши сыны в полках прямо заявили: «Вы нам не нужны, идите от нас подобру-поздорову». И эти отбросы армии теперь решают судьбу Дона! Можно ли им доверять? Конечно нет. Здесь в зале находится предводитель дворянства, придворный камер-юнкер Леонов. Раньше он пресмыкался у трона, состоял в дружбе с жандармами и сыщиками, а теперь тоже выступает в роли защитника казака. Поверит ли кто в его искренность! А ведь казаки и его послали депутатом на войсковой круг. Меня ужас берет при мысли, что среди представителей трудового народа находятся такие, как Леонов. Именно они с пеной у рта выдвигали Богаевского на пост председателя круга и оплевывали грязью, называли изменниками казачеству истинных борцов за свободу народа. Тех, кто еще в девятьсот пятом году, не щадя своей жизни, шли на бой с царизмом и потом очутились в казематах Петропавловской крепости и в холодной Сибири.
Под неистовые крики, свист и улюлюканье разъяренного атаманско-кулацкого большинства и одобрительный гул левой части депутатов Кривошлыков закончил речь следующими словами:
— Казаки должны полагаться только на тех, чьи сердца пламенно бились раньше и так же бьются теперь за трудовой народ. Вас хотят разъединить и рассорить с крестьянами и рабочими, чтобы легче было вас в одиночку прибрать к рукам. Счастье наше будет лишь тогда прочно, если мы пойдем нога в ногу со всем трудовым народом русским. Иначе мы лишимся всего и на вас сядут те, кто сейчас сулит вам все блага земные. Бойтесь этого больше смерти, потому что лучше с честью умереть, чем жить в позоре![4]
Речь Кривошлыкова прозвучала страстным призывом к единению всех трудящихся в борьбе за счастье народа. Депутат от еланцев сорвал маску с мнимых благожелателей трудового казачества и показал их подлинное лицо контрреволюционеров.
Демократические элементы на июньском войсковом круге были малочисленны и не могли, конечно, оказать серьезного влияния на ход его работы и принятые решения. Большинством голосов Донской круг приветствовал Временное правительство и его политику продолжения войны. Войсковым атаманом был избран ярый реакционер генерал Каледин.
Однако выступления Кривошлыкова и других левых депутатов говорили о том, что в казачестве зреют революционные силы.
Нелегок был путь ленинской правды к казачьим сердцам. Ложь, распространявшаяся контрреволюцией, стена сословной замкнутости преграждали дорогу. Попытки пробить брешь в этой стене подчас заканчивались трагически. В начале августа 1917 г. в хутор Чеботаревку приехал казак местной Каменской команды Никанор Миронов. Собрались родные, соседи. Захмелевшие казаки стали ругать большевиков, считая их главными виновниками неудач на фронте. Никанор выступил в их защиту. Отец, Тихон Миронов, спросил:
— Да ты, Никанор, случаем сам-то не большевик?
— Да. И вы будете большевиками, когда узнаете, чего они хотят.
Отец выбежал во двор, схватил лесину и, возвратившись в дом, стал избивать Никанора, приговаривая:
— Меня в урядники произвели, цепью с часами наградили за усмиренье в пятом году, а ты наш род позоришь, в большевики записался…
На глазах у собравшихся отец забил сына до смерти. Узнав о случившемся, войсковой атаман произвел младшего урядника Т. Миронова в старшие урядники и представил к Георгиевскому кресту[5].
Как ни свирепствовала реакция, спекулируя на темноте и отсталости станичников, разжигая фанатизм, раскол среди казачества становился заметнее. Объехав летом станицы 2-го Донского округа, член войскового круга П. Агеев рассказывал, что повсюду старики стояли за «порядок» и доведение войны до победного конца, а молодежь, фронтовики — за «углубление революции». На сходе в станице Клетской прибывший с фронта казак Борисов попросил слова для приветствия, но вместо этого стал распекать собравшихся за то, что в станице все должностные лица, назначенные при старом режиме, остаются на своих местах. Ему никто не посмел возразить. «…Люди с неизвестным прошлым, — заключил свой рассказ Агеев, — наступают на станичный быт и имеют успех, потому что последний чего-то трусит… уходит в свои избы и дворы, оставляя станичный майдан и площадь в распоряжении углубляющих революцию…» Но до поворота масс трудового казачества на сторону революции было еще далеко.