Узнав об этом, казаки из сотни Кривошлыкова явились в полковой комитет и потребовали оставить своего командира. За короткое время он завоевал их сердца тем, что был всегда справедлив и готов защитить фронтовиков от грубости и произвола «старорежимцев». В единоличном решении начдивом вопроса о пребывании Кривошлыкова в полку казаки усмотрели нарушение прав комитета, являвшегося, по их твердому убеждению, высшей инстанцией.
— Пусть убирают командира полка, а прапорщика мы не отдадим, — твердили сотенные делегаты.
Полковой комитет принял сторону казаков. На созванном в тот же день заседании комитета было постановлено, чтобы начальник дивизии согласовывал с ним отчисление из полков рядовых казаков и лиц командного состава. Тем самым ставилась преграда стремлениям корниловцев под любым предлогом устранять из частей революционно настроенных солдат и офицеров. Реакционные верхи все более теряли власть над армейской массой. Но сдавать ее без сопротивления не собирались.
В Центральном государственном военно-историческом архиве сохранился любопытный документ — приказ 28-му Донскому казачьему полку от 10 сентября 1917 г., из которого явствует, что армейское командование употребило немало усилий, чтобы в инциденте с Кривошлыковым поддержать дивизионное начальство. 7 сентября, говорится в приказе, в полк прибыл офицер для поручений при комиссаре 1-й армии со специальной миссией разбора возникшего в полку между казаками и офицерами «недоразумения, тесно связанного с деятельностью прапорщика Кривошлыкова и полкового комитета»[6]. Тщетно пытался армейский посланец переломить настроения казаков. Те стояли горой за своего любимца, за права комитета. Настаивать на решении собрания офицеров в таких условиях означало вызвать возмущение, а то и открытое выступление казаков.
Признав действия прапорщика по отношению к обществу офицеров «ненормальными и нежелательными», а действия комитета, «взявшегося разбирать вопрос, совершенно не подлежащий его компетенции, — незаконными», представитель комиссара армии ограничился выражением Кривошлыкову порицания. Он остался в полку.
Казаки по-своему реагировали на действия начальства, избрав М. В. Кривошлыкова в состав дивизионного комитета. Это была победа. На первый взгляд небольшая, но в действительности немаловажная, свидетельствующая об укреплении позиций революционных элементов среди казачества. На заседаниях дивизионного комитета Кривошлыков впервые встретился с лейб-гвардейцем Подтелковым.
С февральских дней, которые он встретил в окопах, Федор заметно изменился. В революции он точно нашел себя. Участвуя в собраниях и митингах, проводимых в казачьих частях, подхорунжий внимательно вслушивался в выступления представителей различных политических партий, старался усвоить суть жарких споров, понять, что крылось за гладкими красивыми фразами кадетов, посулами «социалистов» всех оттенков. Нелегко давалась казаку с дальнего верхнедонского хутора политическая азбука. Часто Федор говаривал товарищам:
— Жаль, грамоте я плохо и мало обучен. Ведь все больше военному делу учили, а тут — поди разбери, кто такие эти говоруны.
Но жизнь брала свое. Каждый день революции давал столько пищи природному недюжинному уму и распахнутому настежь сердцу Подтелкова, что он, по словам окружающих, развивался чрезвычайно быстро. Федор оставался беспартийным, но все более близкими ему становились простые и ясные лозунги большевиков, их призывы покончить с империалистической войной, угнетением народа и передать власть трудящимся. Позднее в своей автобиографии, написанной для «Известий Новочеркасского Совета», Подтелков отметит: «Как до государственного переворота, так и после такового я не вступал ни в одну партийную организацию. Я всегда лишь ставил своей целью справедливость и беспощадную борьбу с угнетателями трудящихся масс и по мере сил призывал всех трудящихся к сплочению и единению, указывал им, что все они одинаково живут своим трудом».
Конечно, рассуждения Федора об «одинаковости» жизни всех тружеников были наивны. Они проистекали из сызмальства воспринятых представлений о казачьем братстве. Но за этим стояла праведная, непримиримая ненависть к насильникам, к атаманам и генералам, на которых бывший подпасок вдосталь нагляделся и в босоногом детстве и на фронте… В борьбе против угнетателей, считал Подтелков, трудовые казаки должны быть заодно с крестьянами и рабочими.
6
Центральный государственный военно-исторический архив (ЦГВИА), ф. 391, оп. 2, д. 80, л. 1, 1 об.