— Не знаю, как кто, — опустив глаза, глухо сказал Каледин, — а я лично — пойду…
Было около семи часов вечера, когда Митрофан Богаевский объявил, что переговоры окончены и члены правительства удаляются на совещание, чтобы составить ответ на ультиматум ВРК. Подтелков с товарищами остались в зале. Время в ожидании тянулось медленно.
— Не надо было слушаться этой лисы Агеева и ехать сюда, — вздохнул Кривошлыков.
— Как не слушаться, — воскликнул Федор. — Ведь поклялся от имени атамана, уверял, что ни одной пули не пустит в казаков.
Каледин ждал известий от Чернецова. Как раз в эти часы его отряд по приказу Войскового правительства предательски напал на ревкомовские части на станциях Зверево и Лихая и, разоружив их, повел наступление на Каменскую. Революционные казачьи полки, расположенные здесь, зная о мирных переговорах в Новочеркасске, не были готовы к бою.
Наконец поздно вечером была получена телеграмма от Чернецова. Агеев с сияющим лицом вышел в зал и вручил делегации ответ Войскового правительства.
Оно не только отвергло ультиматум Казачьего ВРК, но и выдвинуло со своей стороны контртребования: распустить Военно-революционный комитет, а всем частям, пославшим своих депутатов в ВРК, «возвратиться к своей нормальной работе по защите Донского края», освободить арестованных в Каменской контрреволюционеров…
Вот так закончились новочеркасские переговоры. До сих пор историки спорят, кто был прав — Подтелков, соглашаясь на поездку в гнездо контрреволюции, или Щаденко, категорически возражавший против нее? Как хорошо, если бы всегда на все сложные вопросы, которые задает история, были бы однозначные ответы. Но так не бывает.
В те январские дни Подтелков и его товарищи, как уже говорилось, были убеждены, что фронтовики сами могут справиться с Войсковым правительством. За ревкомом стояла поддержка десятков казачьих полков. Можно сказать, что для Подтелкова переговоры были средством нажима, своего рода «мирным наступлением». Но именно мирным, ибо председатель Казачьего ВРК все еще надеялся избежать «братоубийственной», по его выражению, войны между казаками.
Ошибка, наивность? Нет, скорее уровень политической зрелости (или незрелости) одного из лучших представителей революционного казачества, не распростившегося еще до конца с иллюзиями и предрассудками своего сословия.
В ту же ночь Подтелков, Кривошлыков и Кудинов выехали из Новочеркасска в Каменскую. На разъезде Замчалово поезд остановили. В вагон вошел начальник разъезда: приказано очистить вагон, распоряжение из Новочеркасска. Да и ехать дальше некуда — впереди идет бой.
Как только ревкомовцы, покинув поезд, вошли в небольшое станционное помещение, Подтелков обратился к телеграфисту:
— Немедленно соедините меня с Чернецовым.
И тотчас же стал диктовать:
— «Я, председатель ревкома, требую пропустить поезд на Лихую, чтобы прекратить братоубийственную войну…»
Трижды телеграфист вызывал к прямому проводу командира белоказачьего отряда, но тот не отзывался.
— Оставь, Федор, — заговорил Кудинов, — не лезь прежде времени на виселицу. Ты что, хочешь сагитировать чернецовских партизан? Надо поскорее отсюда выбираться. Ведь нас в Каменской ждут наши части. Там остались члены ревкома, мало известные среди казаков, а голова ревкома здесь…
Председатель ревкома и его спутники продолжили путь пешком. По заснеженной степи, обходя занятые бандой Чернецова станции Лихую и Северский Донец, поздно вечером 16 января, валясь от усталости, они добрались до Каменской. Урок, полученный в Новочеркасске, у Зверево и Лихой, крепко запомнился Подтелкову и его товарищам. Им стало понятно, что с врагами нужно было разговаривать языком оружия.
Возвратившись в Каменскую, Подтелков и Кривошлыков застали там полную неразбериху. Организовать отпор наступавшим чернецовцам члены ВРК оказались не в состоянии. Верные ревкому части находились на дальних хуторах, полки же, расквартированные поблизости, были небоеспособны. Многие казаки разбрелись самовольно по хуторам «стеречь курени». Воевать против своих «братьев» они не хотели. А тут еще назначенный командовать частями ревкома есаул Смирнов затеял мирные переговоры с Чернецовым.
Подтелков ездил по полкам, уговаривал, грозил, но всюду наталкивался на нежелание браться за оружие.
«Федор, — вспоминал потом Щаденко, — был возмущен поведением фронтовиков. В сердцах он говорил, что готов отречься от казачьего звания, которым всегда гордился». Когда Щаденко предложил ускорить формирование рабочих отрядов для защиты станицы, предревкома только рукой махнул: