По обе стороны железнодорожной линии затрещали выстрелы. Засада. По команде Подтелкова красные казаки, высыпав из вагонов, залегли в цепь. Банду удалось отогнать, но дальше, до самой Лихой, пришлось продвигаться, отстреливаясь то и дело от появлявшихся конных белоказачьих разъездов.
Было очевидно, что за продвижением экспедиции пристально следят с самого начала, буквально наступая ей на пятки. Ясно стало также, что мутная волна мятежей идет впереди подтелковцев, захлестывая казачьи станицы.
Лишь на пятый день поезд с участниками экспедиции прибыл в Белую Калитву. Здесь решили остановиться и начать поднимать трудовых казаков. Бойцы остались в вагонах, а Подтелков и Кривошлыков расположились в небольшом флигеле на Форштадтской песчаной стороне.
Надежда на фронтовиков не покидала Федора. Подписав составленный Кривошлыковым приказ о мобилизации, он отправился в станичный исполком посоветоваться, как собрать народ. Молодой председатель исполкома, член Донского ЦИКа Медведев встретил Подтелкова радостно. Узнав, в чем дело, помявшись, сказал, что вряд ли мобилизация удастся. Фронтовики стали другими. «У многих, — объяснял он, — революционный пыл постепенно поостыл, а затем и вовсе был подавлен офицерами да здешними богатеями. Иных непокорных свои же отцы забили насмерть. Немногим удалось бежать с отступающими советскими войсками…»
Предревкома все же настоял на своем. На станичной площади собрали митинг. Людей пришло порядочно, но фронтовиков среди них совсем немного. Станичники слушали Подтелкова внимательно. Но к концу его речи ряды собравшихся заметно поредели. Остались все больше пожилые. Молодые, не желая оказаться мобилизованными, поодиночке разошлись кто по домам, кто садами и огородами вниз, к реке. В назначенное время на сборный пункт явилось всего несколько человек.
Неудача всерьез огорчила, но не обескуражила вовсе Подтелкова.
«Теперь, — считал он, — нужно побыстрее двигаться на север, в станицы, еще не затронутые мятежами и контрреволюционной агитацией». Экспедиция вновь тронулась в путь. Но поезд полз убийственно медленно, то и дело останавливался: опять разобрано полотно, разворочены и погнуты рельсы, невдалеке маячат разъезды белоказаков… У кипевшего нетерпением председателя ревкома зрела решимость: бросить вагоны и где большаком, где проселком двинуться прямиком на Хопер и Медведицу.
— Нельзя этого делать, — горячо возражал Иван Лагутин, — отряд наш невелик, вооружение слабое, задавят нас беляки.
Кривошлыков и Кирста поддержали Лагутина, но Федор упрямился.
На разъезде Грачи, в 15 верстах от Белой Калитвы, под-телковцы нагнали один из эшелонов с отходившими к Царицыну украинскими частями под командованием К. Е. Ворошилова. Здесь же встретили Ефима Щаденко и Михаила Бувина с отрядами каменских рабочих и шахтеров. Они направлялись в слободу Скосырскую для организации новых отрядов из окрестных крестьян.
Ворошилов и Щаденко предложили Федору присоединиться к ним со своим отрядом и вместе двигаться к Царицыну, а оттуда рукой подать до Хопра!
— Пойми, — говорил Щаденко, — вас же мало, отряд плохо вооружен, среди бойцов сплошь необстрелянные или инвалиды. Вас же казаки как кур подушат… Создадим большой боеспособный отряд, — убеждал Ефим, — и, объединившись с украинскими частями, ударим по белоказакам. Разобьем их, вот увидишь, и откроем себе путь дальше.
— Нет, — возражал Подтелков, — идти с эшелонами кружным путем слишком долго. Когда же мы к Царицыну придем? К шапочному разбору. А так, напрямик, через неделю будем там. Есть только одно средство: ежели я опережу Красную Армию, прорвусь в северные округа, а там контрреволюции еще нет, — это я хорошо знаю, — в три дня соберу четыре полка фронтовиков, двину их против немцев, тогда будет все спасено. Ежели не успею прорваться, вместе с этими эшелонами докатятся волны контрреволюции, будет уже поздно и все пропало…