– Опять целуются где-нибудь, – с досадой отмахнулся доктор. Ливанов подавился смешком и, бросив пытливый взгляд на Радзинского, с невозмутимым видом снова полез наверх.
Кирилл с Романом сидели в это время в уголке за печкой. Увлечённо наряжая конфетами ёлку, Бергер умудрился исколоть себе все пальцы пахучей хвоей, едва не упасть с табуретки и разбить пару стеклянных шаров, после чего порезался, подбирая с деревянного шершавого пола разноцветные осколки.
– Лапуся, – раздражённо поинтересовался Роман, смазывая мелкие порезы на его руках йодом. – Может, поделишься – чем ты так озабочен, что у тебя всё валится из рук?
Кирилл неопределённо пожал плечами, с преувеличенным вниманием следя за движениями ватной палочки, оставляющей на коже коньячного цвета следы. Белый воротничок рубашки поверх серого свитера с трогательными рождественскими оленями, пушистые ресницы, волнистые пряди светлых волос надо лбом – не ребёнок, а сплошное очарование. Но Роману трудно было забыть, с каким хладнокровием этот самый ангелочек не так давно вынимал из него душу.
– Рассказывай, давай, – сурово потребовал он. – А то потом выяснится, что ты опять в одиночку ведёшь неравный бой с силами тьмы! Я не хочу узнать об этом, навещая тебя в больнице!
Бергер воззрился на него с искренним изумлением, а потом звонко расхохотался, сверкая белыми зубами.
– Да нет же, Рома! Ничего подобного! Что же ты сразу предполагаешь самое плохое?
– Готовься к худшему – лучшее само придёт, – уверенно ответил на это Роман.
– Фу, какой ты пессимист! – скривился Кирилл.
– Я не пессимист – я реалист. И хватит мне зубы заговаривать. Рассказывай, что у тебя стряслось!
– Андрей Константинович «стрясся», – вздохнул Бергер. – Не поверишь: он довёл весь клирос до перманентной истерики! Как взглянет, так сразу внутри всё обрывается… Я боюсь, что с ночной рождественской службы нас будут по одному в предынфарктном состоянии выносить…
– Это что ещё за новости?! – поразился Роман. – Руднев так вас третирует?
– Не то, чтобы третирует… Просто, он перфекционист. И пытается добиться идеального звучания от неидеальных людей. Все уже вздрагивают от одного его взгляда, потому что, если он на тебя посмотрел, значит, ты облажался. А глядит он так зловеще, что язык немеет…
Роман, ехидно посмеиваясь, закрыл аптечку.
– Да-а, это он умеет! Моя выучка!
– Нашёл, чем гордиться! – обиделся Кирилл. – Вот доставят тебе в рождественское утро мой хладный труп, тогда посмеёшься!
– Но-но, без паники! Неужто всё так серьёзно? Ну хочешь, я с ним поговорю?
– Не-ет. Боюсь, что после этого только хуже будет!
– Кирюша, ну ты же понимаешь, что я этого так не оставлю? Раньше надо было думать – когда жаловался!
– Я не жаловался! – запротестовал Кирилл. – Я просто поделился! И потом: ты же меня заставил!
– Тема закрыта, – вежливо сообщил Роман. И вдруг согнулся пополам, хватая ртом воздух. На лице его при этом застыло выражение удивлённое и немного обиженное.
Кирилл вскочил, молниеносно просканировал его взглядом и, протянув левую руку, схватился за что-то невидимое в районе солнечного сплетения – в том самом месте, которое Роман обнял, словно пытаясь защитить, обеими руками. Лихорадочно перебирая пальцами правой руки вынутые из кармана чётки, Бергер закрыл глаза и, шепча что-то горячо и даже страстно, дёрнул изо всех сил незримый предмет на себя. Рука Кирилла при этом вибрировала так, будто он держался за оголённый провод.
Тело Романа обмякло, он понемногу начал приходить в себя. Обвёл мутным взглядом обступивших его старших товарищей. Ахнул полузадушено, увидев, что рука Кирилла, на которой Аверин успел закатать рукав, почернела до самого локтя – сплошной синяк.
– Ой, как интересно-то! – воскликнул Викентий Сигизмундович, склоняясь над Романом и вытягивая из его живота блестящую чёрную ленту. – Вот они – горькие плоды зависти и жгучей ненависти к тирану, – покачал он головой, разглядывая нити, из которых она была сплетена. – Поздравляю тебя, Шойфет. Ты принят в элитный клуб власть предержащих – на тебя только что было совершено покушение…
====== Глава 103. Совесть ======
Склонившись над Романом, Руднев потянул носом воздух и уверенно кивнул:
Да, это она. – С интересом впиваясь хищным взглядом в романовы зрачки, он довольно цинично констатировал, – Страх делает женщину крайне жестокой…
– Почему сразу не рассказал? – хмуро поинтересовался Ливанов, терзая перламутровую снежинку.
– Было бы о чём! – равнодушно пожал плечами господин адвокат и с таким достоинством, с такой царственной осанкой прошествовал на своё место – словно принц на эшафот.
За окном была уже непроглядная темень. В неосвещённой части комнаты таинственно мерцала огнями наполовину наряженная ёлка. Надрывно выл в трубе ветер, швырял горстями в стекло снег. Обстановка – как раз для страшной новогодней сказки.
– И что теперь? – ещё больше помрачнел Ливанов.
– Она должна быть примерно наказана, – с любезной улыбкой сообщил Андрей Константинович. – Чтоб впредь неповадно было. Я полагаю, Роман Аркадьич понимает, о чём я говорю… – Он пристально взглянул подростку в глаза.
– Можно, я пойду? – сухо бросил Роман вместо ответа. И, не дожидаясь разрешения, вышел из-за стола.
То, как жёстко блеснули ему вслед карие глаза Панарина, и то, каким задумчивым взглядом проводил его Радзинский, заставляло предполагать, что ни они, ни безразлично разглядывающие столешницу Ливанов с Рудневым не верят, будто Роман отправился просто отдохнуть. Тот воспринял это как разрешение – раз понимают и не останавливают…
Задержавшись на мгновение возле комнаты Аверина, где под присмотром учителя находился сейчас Кирилл, послушав тихое монотонное чтение покаянного канона, он скользнул в комнату Радзинского и замер с закрытыми глазами, сканируя пространство. В следующую секунду он уже вынимал из нижнего ящика письменного стола ритуальный кинжал. Хладнокровно сунув его в рукав, Роман неслышно спустился вниз, свернул под лестницу и закрылся в комнате, в которой они с Кириллом поселились на время зимних каникул.
Оставшись наедине с собой, он задумался. Разве к этому он стремился? Его целью всегда была полная независимость, свобода для исследования, вечный драйв и бесконечный полёт – никаких обязательств! Никогда, никому!.. Вместо этого он ближайшие лет шестьдесят должен будет пасти каких-то безголовых чернокнижников – злобных, коварных, спесивых до невозможности – вроде этой старой ведьмы, которая решила, что может его (!) убить. Дура.
Роман откинул в сторону ковёр. На освободившемся участке пола он с особой педантичностью начертил прихваченным под лестницей углем какую-то сложную, зловещую фигуру и снова задумался. Может, ещё не поздно забрать Бергера и, используя возможности Карты, покинуть этот мир навсегда?
Нет, Бергеру нужен Аверин. И Радзинский. И все остальные – ведь это его семья… А семья Романа? Ну, как бросить Руднева? Да, и зачем? Босс человек вменяемый, да и вообще родной. И всегда его поддержит, как бы не изображал из себя несчастную жертву бесчеловечного эксперимента. И Панарин в принципе отличный парень! Жаль, что не подпускает пока к себе, не получается никак с ним сблизиться. Но – это дело времени…
Роман решительно полоснул кинжалом по уже изрядно изрезанным пальцам и принялся за дело. Вот в центре фигуры появляются знакомые очертания фантома… Роман прищурился, внимательно разглядывая его, добавил ещё пару достоверных деталей – вроде бы вполне убедительно…
Он снова погрузился в раздумья: поддержание жизнеспособного фантома требует колоссального количества энергии. Использовать и уничтожить? Или, может, наказать эту ведьму другим способом? Но наверняка, услуги фантома потребуются ещё. Чтобы босс в его роли и дальше выглядел убедительно, чтобы его миссия была успешна, за его спиной всегда должна стоять внушительная и мрачная фигура Господина в чёрном. Опять попросить энергию взаймы? Ужасно не хочется одалживаться – неизвестно, что потребуют взамен. В то же время, если использовать силу какого-нибудь мелкого помощника, даже эта ведьма мгновенно почует его слабость и тогда с ней будет не совладать. Не говоря уже об остальных…