Роман всегда принимал решения очень быстро – ну, не любил он растекаться мыслью по древу! Усевшись на пол, он закрыл глаза и мысленно начал опускаться в ту самую притягательную тьму, куда всегда так стремился, и куда только один раз и окунулся – благодаря Рудневу, который блестяще исполнил роль проводника. Роман был там, наверное, считанные секунды, но даже такое краткое погружение заставило его захлебнуться от восторга – сила, буквально разлитая в воздухе, на мгновение заставила его забыть обо всём. Потом отчаянная тоска, мучительное ощущение потери и яростное отторжение – он ясно почувствовал, что не хочет снова остаться без человеческого тепла, без любви, без света…
Роман поймал себя на том, что бессознательно пытается нащупать связывающую его с Рудневым нить – тело помнит, что босс проводник... Нет, так не годится – Руднева использовать нельзя – табу. И вдруг Роман ощутил, как в сердце что-то щёлкнуло, и мощная волна знакомой тёмной энергии прокатилась по телу. У него, оказывается, есть личная связь с патроном! Логично… Она была блокирована, поэтому патрон никогда не выходил с ним на контакт. А теперь Роман сломал этот блок. Случайность?..
Даже просить ни о чём не пришлось. Патрон явно знал, что ему нужно – фантом прямо на глазах обрёл свою прежнюю жизненность и ощутимую, тягостную силу. Роман почувствовал, как внутри змеится неприятный холодок. «Всё развлекаешься?» – насмешливо обратился к нему во время их последней встречи надменный господин, так органично слившийся с его – Романа – импозантной внешностью. – «Знаешь ведь, что нужно сделать, чтобы вернуть свою силу. Духу не хватает? Хочешь, я избавлю тебя от Ключа? Только попроси…».
Разъярённый Роман разделался с фантомом безо всякого угрызения совести. Но даже в этот момент он держал про себя дополнительное практичное соображение, что Радзинский со товарищи ещё и похвалят его за это – будет чем козырять, если его попытаются обвинить в неискренности и двойной игре. Потом уже Бергер открыл ему глаза на бесспорный факт – что фантом давно перестал быть всего лишь его творением – и слова Господина в чёрном зазвучали для Романа по-новому.
Миссия, миссия… Что же он такое должен сделать? Спросить у патрона? Тогда уже точно не отвертеться от этой самой «миссии». Лучше не торопить события. Заняться текущими проблемами.
Роман мрачно взглянул на фантом. Вспомнив, что Бергер снова пострадал, защищая его, он почувствовал такую безумную ярость, что с трудом удержался, чтобы не крикнуть помощнику: «Отправляйся, оторви этой дуре голову и принеси мне». Вместо этого он холодно приказал: «Поставь её на место. Сделай так, чтобы она почла за счастье вылизывать мои ботинки. Пусть принесёт клятву вечной верности. Никаких уступок».
Наблюдать, как фантом обстоятельно и методично смешивает ведьму с грязью, почему-то совсем не хотелось. Поэтому, дождавшись подробного отчёта и подписанной кровью клятвы, Роман уничтожил все следы своей однозначно преступной деятельности, покромсал в клочки информационное поле в комнате, стёр с пола рисунок, тщательно закрыл портал, очистил кинжал. Его, кстати, надо вернуть на место.
Роман выскользнул за дверь, снова беспрепятственно проник в спальню к Радзинскому и положил заимствованную вещь обратно в стол. У двери в аверинскую комнату он, как и прошлый раз, остановился и прислушался: тишина. Бергер спал, и больше в комнате никого не было.
Роман неслышно приблизился и застыл возле кровати. По сути, обратившись за помощью к патрону, он только что предал Кирилла и их общее дело – Карту. На душе было на редкость паршиво, а искать сочувствия было не у кого. У спящего же Бергера был такой мирный вид, от него исходили такие светлые, такие чистые импульсы, что хотелось просто стоять рядом и впитывать его душевное тепло и безмятежную радость его сердца.
Роман решительно сбросил обувь и, стараясь не потревожить Кирилла, лёг с ним рядом. Одну руку он с величайшими предосторожностями подсунул ему под голову, а второй бережно обхватил его за плечи. Стало ощутимо легче – сердце словно согрелось, и дыхание потекло упоительно свободно.
Роман понимал, что поступает в данный момент не слишком красиво по отношению к Бергеру, который уже отдал ему сегодня огромное количество своей энергии, но перспектива оказаться сейчас одному в пустой комнате, осквернённой недавним присутствием фантома, и всю ночь выть от жестокой тоски на луну ужасала его неимоверно. Наверное, впервые в жизни он ощущал такой дикий, такой животный, скручивающий внутренности, страх при одной только мысли о темноте и одиночестве. До сих пор это была, если можно так выразиться, его естественная среда обитания…
Дыхание перехватило от подступивших к горлу слёз. Роман чувствовал, что сделал что-то ужасное и одновременно фатально неизбежное. Он зарылся носом в кирилловы волосы и зажмурился, стараясь не разрыдаться – решительно с ним творилось что-то непонятное.
Он лежал так довольно долго: прислушиваясь к спокойному дыханию Бергера, к мерному биению его сердца и к тихому тиканью часов на тумбочке рядом с кроватью, коротко, прерывисто глотая ртом воздух, чтобы сдержать закипающие и готовые выплеснуться слёзы, судорожно сжимая в объятиях своего самоотверженного Ангела-Хранителя. И незаметно для себя крепко уснул.
Открыв глаза, Роман обнаружил себя лежащим у подножия огромного дуба. Его голова покоилась на коленях у Бергера, который безотрывно глядел куда-то вдаль тоскливым, отсутствующим взглядом. Горькая складка залегла возле его губ – Бергер словно стал старше и как будто успел растерять всю свою жизнерадостность и весь оптимизм.
Роман приподнялся на локте и с тревогой заглянул Кириллу в лицо. Тот наконец-то обратил на него внимание, стряхнул задумчивость и изобразил на своём лице что-то вроде улыбки.
– Тебе лучше? – безо всякого интереса спросил он.
Роман сел и отрицательно покачал головой.
– На редкость мерзопакостно, – хрипло охарактеризовал он своё душевное состояние.
– Поздравляю, – бодро заметил на это Кирилл. – Ты преодолел, наконец, первую ступень. Теперь тебе всегда будет так гадко на душе, если ты сделаешь что-нибудь плохое. Образно говоря, у тебя проснулась совесть.
– Ты шутишь? – подозрительно прищурился Роман.
– Нет. Взгляни на долину – отсюда она как на ладони. Тебе больше нет надобности туда возвращаться…
Роман вскочил на ноги и посмотрел вдаль. Перед ним, действительно, детским игрушечным макетом простиралась долина с затерявшимися меж зелёных холмов шатрами, микроскопическими овечками и миниатюрными фигурками пастухов, с кудрявыми рощами, тающей в голубой дымке горной грядой и блестящей лентой синей реки, теряющейся где-то за поворотом.
– Я туда не вернусь?! – не поверил Роман. – Я же… не попрощался! Даже спасибо не сказал!!!
– Я думал, ты обрадуешься, – равнодушно пожал плечами Кирилл. – Ты так торопился скорей дойти до финала… – Он встал, отряхнулся и побрёл куда-то, прочь от долины и от потрясённого до глубины души Романа.
– Кир, стой! Ты что – бросаешь меня?! – Раздираемый противоречивыми желаниями – бежать вслед за Бергером или мчаться назад, в долину – Роман не мог заставить себя тронуться с места. – Кир! Вернись!!!
Бергер остановился. Прижал руку к сердцу.
– Я просто устал, Ром. – Он усмехнулся с каким-то несвойственным ему цинизмом. – Не бойся – я тебя не брошу...
– Кирилл… – делая шаг в его сторону, срывающимся голосом попытался оправдаться Роман. – Я виноват. Но я не мог иначе…
– Знаю, – прервал его Кирилл. – Знаю… А вот ты не догадываешься, что если тебе плохо, то и мне – плохо. У меня сейчас такое ощущение, как будто я изнутри грязный. До того мерзко! Меня просто тошнит от самого себя…
– Прости, Кирюш, – жалобно прошептал Роман. – Я… Что мне сделать?
Кирилл поглядел на него сочувственно, но ничего не ответил.
В панике Роман сделал ещё один шаг ему навстречу и вдруг разрыдался, как ребёнок, задыхаясь и горько всхлипывая. Фигура Бергера сделалась нечёткой и размытой, потом и вовсе ничего не стало видно, кроме серого унылого тумана, расплывающегося перед глазами. Единственным ориентиром в этой мутной пустоте оказались руки Кирилла – тёплые, ласковые, человеческие руки, которые утешали его уверенными объятиями и нежными прикосновениями.