Расщедрившаяся память внезапно подкинула Роману ещё одну – полустёршуюся, смутную картинку – вид сверху: Радзинский и Бергер стоят над его распростёртым на кровати телом, а в груди его шевелится чёрная, мерзкая на вид змея – нить, связывающая его с патроном…
Роман вспомнил и Бергера, сидящего по-турецки на постели в трогательной голубой пижаме, окружённого ярким сияющим коконом, и размеренно перебирающего чётки. Получается, он ни одной ночи не спал из-за визитов патрона? То-то он, как детсадовец, каждый день засыпал где-нибудь – чаще всего у Аверина в комнате – после обеда…
Вынырнув на поверхность, Роман поймал цепкий взгляд янтарных глаз Радзинского. Тот сразу оживлённо заговорил:
– Бергера родители прямо из храма домой забрали. Он чуть не плакал. Но ты же знаешь Катерину Сергеевну – она как танк! – усмехнулся Викентий Сигизмундович, убирая свою руку с романова лба. – Сегодня гости у них – вся родня собирается. Так что Кирюха обязан исполнить свой сыновний долг: съесть, всё, что она приготовила, и получить рождественские подарки. Но тебя, Ромашечка, мы не отпустим. У нас сегодня тоже гости и, поскольку ты у нас единственный ребёнок, мы будем тебя – закармливать и задаривать.
– Я уже получил сегодня один подарочек, – бесцветным голосом отозвался Роман. – Только не знаю, какой…
– Ой ли, Мусечка? – усмехнулся Радзинский.
– Ну Вы… – Роман возмущённо приподнял голову. – Как Вы меня в следующий раз назовёте?!
– А что? – Дед очень правдоподобно изобразил недоумение. – Ромусечка – Мусечка. Всё логично. Будете у нас с Бергером Пусечка и Мусечка.
– А Панарин с Рудневым – Зая и Киса… – ехидно процедил Роман.
– Ну! Я вижу, ты понял! – расхохотался Радзинский. – Поднимайся, давай. – Он решительно стащил с Романа одеяло и, обняв одной рукой за плечи, заставил сесть. – Самочувствие как? – Он пытливо заглянул подростку в глаза.
– Голова тяжёлая, – честно признался Роман. – А так – ничего…
– Ладно. Главное – ничего серьёзного. И не простудился к тому же – на полу ведь лежал!
– Это лучше, чем на коленях стоять, – пробормотал Роман, нашаривая под кроватью свои кроссовки.
Викентий Сигизмундович только глянул на него задумчиво и энергично отдёрнул шторы, вынуждая Романа зажмуриться от яркого солнечного света.
– А Вы, выходит, знали! – выкрикнул Роман, уже стоя под душем. – Про патрона…
– Я знаю обо всём, что происходит в этом доме, – с усмешкой заверил его Радзинский, заглядывая в ванную. – Полотенце на сушилке оставляю и вещи твои – здесь, на табуретке… – Дверь снова закрылась.
– И Вы не посчитали нужным вмешаться? – полюбопытствовал Роман, входя в комнату уже полностью одетым и энергично вытирая пушистым полотенцем волосы.
– Невозможно было вмешаться и не навредить при этом тебе, – откровенно признался Радзинский, втыкая в розетку шнур от фена. Он поманил Романа к себе и, усадив на стул, принялся сушить его волосы, ловко орудуя расчёской. – Знаешь притчу о плевелах? Отделить сорняк от пшеницы можно, только если дать ему взойти. Ты с патроном своим слишком сросся – вас нельзя разделить без риска для твоей жизни и душевного здоровья. Когда я озвучил все возможные неприятные последствия своего вмешательства в эту ситуацию, Бергер устроил форменную истерику – запретил мне соваться и пригрозил в противном случае бросить всё и уйти в монастырь.
Роман с трудом сдержал улыбку, представив себе эту сцену в лицах.
Радзинский тем временем уложил ему волосы и оглядел придирчиво с головы до ног.
– Ромашечка, – деликатно заметил он. – Ты, конечно, классно выглядишь в чёрном, но давай сегодня подберём тебе что-нибудь… помягче. Люди и так на тебя с опаской глядят, а ты, как будто нарочно, поражаешь их воображение своим мрачным видом.
– В белой рубашке я буду выглядеть, как дурак, – поморщился Роман.
– А кто, вообще, говорит о рубашке? Мероприятие-то у нас неформальное… Пойдём, у Коли в гардеробе пошарим. Хоть ты ростом и повыше уже, я думаю, мы тебе что-нибудь подходящее подберём – у него половина вещей там не распакованы новенькие лежат. Я каждый раз ему что-нибудь привожу, но он такой капризный! И ужасно наплевательски относится к своей внешности! Влезет в один костюм и целый год в нём ходит!.. – И Викентий Сигизмундович, вздыхая, повёл Романа в соседнюю комнату.
Довольно быстро они нашли тонкий трикотажный пуловер глубокого фиолетового цвета. Роман поддёрнул рукава повыше, оглядел себя в зеркале, вмонтированном с внутренней стороны в дверцу шкафа, и остался доволен.
– Ну вот, – с удовольствием отметил и Радзинский. – Совсем другое дело. Брюки можешь оставить. Туфли ещё надень – и порядок! И, вообще – тебе надо почаще с Андрюшей консультироваться по этому поводу. У него вкус в этом плане – безупречный! А для твоей, скажем так, карьеры очень важно, как ты будешь выглядеть!
– Всё ещё хотите вырастить из меня президента? – понимающе усмехнулся Роман.
– Это не я хочу, и не ты, – серьёзно ответил Викентий Сигизмундович. – Это судьба. Можешь с ней, конечно, пободаться, если очень неймётся… Ой, времени-то уже! Так – спускайся завтракать и к приёму гостей будем готовиться. Кирюхе пока не звони – он после ночной службы спит, скорее всего…
====== Глава 116. Компромат ======
Иллюминации было в избытке: огненные водопады электрических гирлянд на окнах и стенах, мерцающая под потолком, наподобие Млечного пути, сетка из разноцветных маленьких лампочек, толстые ароматические свечи в украшенных позолоченными шишками гнёздах из еловых веток на столах. Праздник уже перешёл в фазу непринуждённого разбредания гостей по всему дому. Некоторые вышли во двор, откуда доносились восхищённые возгласы – карсавинские снежные скульптуры были, действительно, хороши.
Юрий Александрович – тот самый «Гоша» – сидел за столом как раз напротив Романа и, доброжелательно посверкивая очками, рассказывал, часто моргая и застенчиво опуская глаза – он, вообще, старательно избегал продолжительного зрительного контакта с кем бы то ни было:
– В общем, это было самое душевное Рождество в моей жизни: мы сидели в этой землянке, затерянной в лесах и снегах, из еды у нас был только хлеб и сахар, правда, горячего чаю – вдоволь – и вспоминали мистические случаи из жизни. Одна женщина рассказала, как под Рождество ехала навестить семью сельского священника: сошла с поезда, а дальше – пешком. Темно, лес – ну, она и заблудилась – дороги в снегу не видно. А был настоящий мороз. Так что перспектива замёрзнуть была совсем не шуточной. И она стала молиться Николаю Чудотворцу. Вдруг видит: разноцветные огоньки – ну, как новогодние гирлянды – светятся по контуру храма. Она, глядя на этот купол, и дошла быстро, куда нужно. «Ох, – говорит, – батюшка! Как хорошо, что Вы церковь-то украсили лампочками! Только благодаря этому в лесу и не сгинула!». А священник ей: «Какими ещё лампочками? И в мыслях не было!». Вышли, глянули – действительно, только фонарь над церковным крыльцом горит в темноте… А недавно я оказался в Стамбуле и увидел эти часы, – Юрий Александрович достал коробочку с золотым брегетом, на крышке которого было выгравировано изображение Святой Софии. – И я сразу вспомнил эту историю. И мне захотелось подарить их тебе, чтобы ты помнил, что заблудиться тебе не дадут. А также, чтобы не забыл, что время – наш союзник. Потому что, где нет времени, нет и движения. Оно – наше благословение. Всё проходит и всё пройдёт. И достоянием Вечности станет только подлинное… Возьми. С Рождеством тебя, Роман!
– Спасибо. – Роман повертел в руках часы, провожая взглядом удаляющуюся фигуру дяди Гоши. Его мозг был перегружен. Но не от избытка общения со множеством практически незнакомых доселе людей – он оказался затоплен колоссальным потоком информации, которая обрушивалась на него, стоило ему с кем-то заговорить. Роман глядел на бледные пальцы Юрия Александровича, сжимающие брегет, и твёрдо знал, что Солнце у собеседника в соединении с Плутоном и Юпитером. И абсолютно неаспектированный Уран на асценденте. Роман отчётливо видел его натальную карту: в каких домах находятся планеты, в каких они между собой аспектах… И мог назвать точную дату рождения этого человека… Помимо того он ясно видел, что при всей своей вежливости и дипломатичности Юрий Александрович ужасно раздражителен и подвержен вспышкам гнева. Что он третирует своих подчинённых, вовсе не считая свои придирки мелочными. Что своего бешеного нрава «дядя Гоша» ужасно стыдится и на протяжении всей жизни пытается с этой страстью бороться. С переменным успехом.