====== Глава 23. Точка пересечения ======
Роман соскочил с подоконника и подошёл к Кириллу сразу, как только тот покинул спасительные стены кабинета истории.
– Ну что? Аверину удалось объяснить тебе, насколько я неподходящая компания для такого примерного мальчика, как ты? Наверное, запретил со мной общаться?
Бергер поглядел на него в замешательстве. Смутные тени множества противоречивых мыслей в одно мгновение промелькнули в его озадаченном взгляде. После короткой борьбы с собой, он зачем-то сказал слова, о которых ему многократно пришлось сожалеть впоследствии:
– Не бойся. Я тебя не брошу. – И кто его за язык тянул! Может без этого дурацкого обещания всё бы обошлось?
– Я тронут. – Роман окинул его с ног до головы оценивающим взглядом. – Честно говоря, не ожидал.
До кабинета литературы дошли в молчании. Роман остановился в дверях, с любопытством наблюдая, куда теперь отправится Кирилл. Но тот, даже не подняв головы, побрёл к князевской последней парте.
За окнами было темно. Там метались чёрные ветви деревьев. По стёклам хлестал дождь. Кирилл, подперев голову руками, бессмысленно смотрел в учебник, чувствуя, что после бессонной ночи у него слипаются глаза. Вскоре, удивлённый Роман увидел, как у Бергера разъезжаются локти, и едва успел подставить свою ладонь, чтобы не дать ему со всего размаху ткнуться лбом в стол.
Кирилл проспал два урока подряд. Во сне какой-то очень молодой и энергичный Аверин, смеясь, усердно потчевал его тортом. Торт был огромный и красивый – настоящее произведение искусства. Но у Кирилла отчего-то совершенно не было аппетита. Он смотрел на это кондитерское чудо, как на нечто несъедобное и не испытывал ни малейшего желания даже попробовать его.
Чай в богато украшенной золотом фарфоровой чашке был очень крепким и обжигающим. Кирилл поднёс его к губам и дёрнулся, пролив на стол кипяток. Из-за спины появился загадочный друг Николая Николаевича и, промакнув стол салфеткой, пробасил ему в ухо: «А вот Ники никогда не капризничает, если я его угощаю». «Но я не смогу съесть всё это один», – виновато ответил Кирилл. «И не надо. Поделишься с кем-нибудь», – подмигнул ему артистичный филолог. Кирилл сразу повеселел, отведал торта и нашёл его необычайно вкусным. «Только я орехи не люблю. И варенье», – пожаловался он. «Да кто же их любит!» – расхохотался тот, подсовывая ему следующий кусок.
Кирилл и не заметил, как, его стараниями, съел почти половину этого кулинарного шедевра. На душе отчего-то стало легко и спокойно. И он определённо чувствовал, что к нему вернулись силы. Аверин загадочно улыбался и молчал, глядя на него через стол. «Тебе пора», – снова раздался над ухом уже знакомый голос. «Жаль», – Кирилл обернулся к гостеприимному товарищу Николая Николаевича. «Спасибо вам», – он перевёл взгляд с одного на второго. «На здоровье», – весело ответил приятель Аверина. А Николай Николаевич просто кивнул.
Что это? Солнце? Золотистая рябь на стене. И небо такое голубое, такое… умытое. Кирилл, щурясь от яркого света, с удивлением уставился в окно. Сидящий рядом Князев усердно делал вид, что внимательно слушает учительницу. Кирилл посмотрел на большие круглые часы над доской и сообразил, что подходит к концу уже второй урок литературы. Момент озарения совпал с радостным дребезжанием звонка. Все зашевелились, вставая, и один за другим потянулись к выходу.
– Почему ты меня не разбудил? – сдержанно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, изумился Кирилл, лихорадочно приводя себя в порядок. Правда, с отпечатком рукава на своей щеке он ничего не мог поделать.
– А зачем? – Роман, не глядя на него, пренебрежительно кидал в сумку свои вещи.
– Разве… никто ничего не заметил?
– Ты меня всё-таки недооцениваешь…
Кирилл сообразил, что такой глупый вопрос он, действительно, мог бы и не задавать. Ему, правда, не нравились методы, с помощью которых Князев обычно добивался желаемого, но в бутылку лезть из-за этого не стал. – Спасибо, – серьёзно сказал он.
Роман усмехнулся и наконец-то взглянул на него:
– Я думал, ты мне будешь мораль читать…
– Боюсь, это не входит в мою компетенцию, – грустно ответил Кирилл.
При этих словах Роман дёрнулся и как-то подозрительно на него покосился.
– Скажи, Бергер, – ни с того ни с сего спросил он, когда они вышли в коридор, – А почему у тебя такая фамилия непатриотичная?
– Думаешь, я еврей? – быстро сообразил Кирилл. – Как ты? Мальчик с «патриотичной» фамилией…
– С ума сойти! Ты антисемит? – натянуто улыбнулся Князев.
– Упаси меня, Боже, от подобного несчастья! Но я всё равно не еврей. Не надейся.
– Значит, всё-таки немцы поучаствовали?
– Ещё до революции кто-то из предков осел в России. За столько лет наш род обрусел давно. Только фамилия осталась.
– Понятно.
Они брели рядом по коридору, преодолевая хаотичное движение толпы. Бергер периодически придерживал Князева за рукав, чтобы он не терялся в этом людском водовороте.
– Скажи, – Роман задумчиво разглядывал глянцевые носки своих ботинок, наблюдая, как при каждом шаге на них вспыхивали и гасли солнечные искры, – А ты принципиально никогда не пользуешься своими, хм… возможностями?
Кирилл ответил не сразу. Рассеянно глядя в пространство, он пару раз столкнулся с шедшими навстречу учениками. Потёр ушибленное при этом плечо и неохотно проговорил:
– Я считаю, что те скромные способности, которые у меня есть, достались мне не для развлечения. Самое правильное – использовать их для собственного развития, а не для удовлетворения своих желаний. А если хочешь кому-то помочь, можно сделать это незаметно. Ты, конечно, не в счёт. Ты не мог не увидеть, что я делаю. А я не подумал о последствиях и теперь вот расплачиваюсь…
– Жалеешь?
– Раскаиваюсь. Если бы ты знал как!..
– Хочешь меня обидеть? – вкрадчиво спросил Роман.
– Как ни прискорбно в этом признаваться – да, – честно ответил Кирилл.
Они обменялись ироничными взглядами и одновременно прыснули со смеху. Лёд был растоплен.
Кирилл после этого сразу повеселел. Пребывание в состоянии конфликта действовало на него угнетающе. Он почувствовал огромное облегчение, избавившись одновременно и от чудовищного напряжения, которое вызывала в нём непонятно откуда взявшаяся ненависть к Роману, и от чувства вины, которое осознание этой ненависти в нём порождало.
Ну, зачем, в самом деле, им ссориться? Чего делить? Если хорошенько подумать, пересечение их путей действительно было неизбежно. Даже странно, что этого не произошло раньше. Но разве это накладывает на него какие-нибудь обязательства? Всё осталось по-прежнему: и Николай Николаевич, с которым так безумно интересно и так спокойно, и уходящие в бесконечность ряды непрочитанных книг, которыми можно всё так же упиваться, забыв обо всём на свете, и ждущие открытия истины – одна светлей и грандиозней другой. Есть ли среди этого многообещающего великолепия место для Ромы Князева? Посмотрим. Скорей всего, он сам в ближайшем будущем потеряет к нему интерес. Ему не нужны ни книги, ни истины. Он, словно одурманенная сивилла, бредёт, не приходя в сознание, сам не знает куда, на какой-то жуткий пугающий зов, который притягивает его со страшной силой. Что у них общего? Парта, которую они теперь между собой делят? Пожалуй. Они, как две параллельные линии, могут всю жизнь идти рядом, никогда не пересекаясь. Если бы не Николай Николаевич, так заинтересовавший Князева, этот зазнайка никогда и не узнал бы, что учился в одном классе с тем, кто имел возможность за ним наблюдать.
Размышляя в таком ключе, Кирилл быстро пришёл в норму, и на первый этаж к кабинету биологии спустился уже прежний безмятежно смеющийся Кира Бергер, с восторгом и счастливым замиранием сердца глядящий на этот мир. А Роман, незаметно наблюдая за ним, чувствовал какую-то непонятную тоску и страх, как будто свершилось что-то неотвратимое. Будто всё прежнее внезапно стало лишь призрачным воспоминанием, до которого не дотронуться, к которому не вернуться…