– Эрик...
Французские солдаты перестали бить девицу, хотя казалось, что они еще не разобрались с ней до конца, потому что тот, который ударил ее последним, передал ее дальше, почти рассеянно, не сводя глаз с Джексона. А принявший крепко держал ее за руку, хотя и он тоже смотрел на Джексона. В зале наступило не просто молчание: казалось, что шум исчез, унесенный воздухом, и все они теперь стояли в вакууме. Джексон протянул руку и взял руку девицы. Со стороны солдата было какое-то мимолетное сопротивление, а потом он отпустил девушку. Вместе они дошли до дверей бара, Джексон и эта девица. Он подержал дверь открытой для нее и еще постоял в дверном проеме, чтобы посмотреть, как она скроется из виду. Можно даже было почти ожидать, что он поднимет руку и помашет ей на прощание. Потом он вернулся туда, где у стойки стоял Росс, и взял стакан, который там оставил.
А попозже, здорово пьяные, они подошли к Берлинской стене. Росс провел пальцами по шлакобетонному блоку. Прожекторы тут же швырнули потоки света на пружинистые спирали колючей проволоки, идущей поверх стены. Была холодная ночь, и струйки испарений плавали среди стальных шипов. По всей длине стены были намалеваны лозунги. Разные непристойности. Послания от безнадежно страдающих влюбленных.
Росс получил удар сзади по шее и повалился лицом вниз на груду щебня и мусора. Когда он пришел в себя, рядом не было ни души. Он прошел двадцать, может быть, тридцать метров в направлении каких-то зданий и пустой улицы. Послышался звук, словно кто-то отбивал мясо деревянным молотком. Росс ускорил шаг, пока не перешел на неуклюжий бег. Он не мог сохранять равновесие так хорошо, как ему хотелось бы, а внутри его черепа что-то назойливо звенело. Он вышел на улицу и сразу же сосредоточил внимание на клубке тел у дверного проема первого же дома. Один солдат неподвижно лежал на земле. Остальные двое колотили Джексона, стараясь сбить с ног, чтобы можно было поупражняться на нем сапогами.
Росс все еще не пришел в себя, но он покрыл это расстояние так быстро, как только мог. Через плечи солдат было видно лицо Джексона, красное и покрытое ссадинами. Они были слишком увлечены и не слышали приближения Росса. Он остановился на небольшом расстоянии от них и ударил ногой одного из солдат в спину, целясь в почки и точно попав туда. Солдат упал на одно колено. Росс резко наклонился и стал с размаху бить кулаком по неясному контуру у своего ботинка, опершись о плечо этого человека, чтобы быть поустойчивее. Он ударил раза четыре или даже пять. Когда плечо, на которое он опирался, опустилось, Росс упал на солдата сверху. Они немного полежали так, а потом Росс с усилием поднялся и снова начал бить солдата ногой, прохаживаясь вокруг лежащего тела, чтобы выбрать место для удара.
Джексон оттащил его в сторону и повел прочь. Третий солдат пробежал трусцой полдороги по улице, все время отклоняясь куда-то вбок. Повреждения, которые он получил, что ему суждено было осознать лишь позднее, заставляли его отклоняться от своего курса влево, пока в конце концов его не остановил фасад какого-то дома. Он двинулся по-крабьи вправо, да так, что почти пересек улицу. Потом побежал рысью, снова сдвигаясь вбок по левой диагонали.
Кто-то кричал на восточной стороне стены: крик, молчание, еще один крик – возможно, выкликали чье-то имя. Казалось, что кричавший ожидал, что кто-то ответит ему с запада. После еще трех попыток голос умолк, Росс и Джексон побрели обратно, тем же путем, которым пришли сюда, поддерживая друг друга, как только могли. Спустя некоторое время рука Джексона соскользнула с шеи Росса и он сполз на землю, привалившись спиной к стоящему автомобилю. Какой-то кудахтающий хохот вырвался из его горла, превращаясь в толстые кровавые пузыри, лопавшиеся на губах.
Росс одной рукой потянул Джексона вверх, ставя его на ноги, но толчок сцепил их тела в каком-то ненамеренном объятии, они держались друг за друга, боясь упасть. Щекой к щеке, обвив друг друга руками. Они, спотыкаясь, описывали круги вдоль края дороги подобно обессиленным танцорам. Потом остановились передохнуть под окном какого-то дома. Изнутри они слышали звуки радио и голоса, покрывавшие шум передачи. Задыхающиеся и обессиленные, они все еще поддерживали друг друга. Губы Джексона растянулись в широкой кровавой усмешке, его зубы были залиты красным.
Он наклонился и крепко поцеловал Росса в рот, а потом побрел прочь. Поблизости был какой-то бар, и он, казалось, направлялся к его двери. Росс последовал за ним, полоска капель, соединяясь в струйку, стекала с губы на подбородок. Он чувствовал вкус соли.
Джексон улыбнулся и сказал:
– Эрик...
В нем всегда сидело это желание поговорить, ведь были вещи, которые надо было сказать. Так давно это было...
«Я сказал: „Я люблю тебя“. И тогда ты ушел».
Теперь этот миг настал, и он не мог найти слов, потому что их не было. Никакие слова не могли ничего изменить, ничто не могло восстановить прошлого. А смерть могла помочь легче перенести это. Он быстро взглянул на панель двери, а потом пошел к кровати. Из кармана брюк он достал пистолет и извиняющимся жестом помахал им. Он показывал Россу, что у пистолета нет глушителя.
Росс поднял руки и откинулся назад, безмолвно, обеими руками схватившись за подушку под головой, чтобы приложить ее к лицу. Джексон кивнул, потом коротко улыбнулся в знак благодарности, показывая щербину во рту.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела.
Был один миг, когда они посмотрели друг на друга, а потом Росс вытащил подушку из-под головы, чтобы накрыть свое лицо. Джексон просунул пистолет в складку между руками Росса. Поролон, набитый в подушку, заглушил выстрел, и он прозвучал не громче, чем стук захлопнувшейся двери или медицинского оборудования, которое кто-то складывал в коридоре. Джексон пришел в движение, как только выстрелил: он повернул Росса на бок и в сторону от стеклянной панели, положив рядом с его головой неиспачканную подушку. А несколько секунд спустя он исчез.
Ты помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова...
Глава 52
Палата в тот день представляла собой два разных зрелища. Росс под простынями, его тело аккуратно повернуто на бок, словно он спал, подушки и белье, в верхней части койки темные и насквозь промокшие. С каждой стороны койки из капельниц сочилась кровь, все еще добавляя йоту за йотой соленого и липкого раствора к густеющему кровавому потоку. Планки жалюзи были закрыты, и матовый свет делал палату лишенной теней.
А потом была койка, ободранная до матраса и металлической сетки, и палата, очищенная от всего оборудования. Жалюзи были широко раскрыты навстречу утру, окна за ними распахнуты, и в воздухе стоял слабый запах дезинфекции.
Кэлли видел первое зрелище, а теперь смотрел на второе. Только одна вещь осталась нетронутой. Он подошел к шкафчику у койки и дотянулся до задней части полки, чтобы забрать блокнот и авторучку. В блокноте остался неровный край, там, где Энджи оторвала первый листок. На странице, которая теперь стала верхней. Росс написал: «Исайя 14:12».
Никто теперь не придерживался теории безумца-одиночки. С тех пор как Кэлли притащил раненого Росса с торфяника, все только и говорили о тайном сговоре, словно в действительности никогда и не верили ни во что другое. Протеро попросил начальство о полном пересмотре дела. Он также довольно громко выражал удивление, как это Кэлли мог ухитриться упустить человека, который был и основным подозреваемым, и основным свидетелем. Было ясно, что он разгневан. Это упущение означало препятствие в ходе расследования, что было ударом по его понятию о порядке.
Это было не совсем так для Кэлли, и это было не так для Энджи Росс. Они сидели в комнате для свиданий, по обе стороны небольшого стола, и Энджи прихлебывала чай, который ей принесли. Женщина-полицейский, ведущая магнитофонную запись, была втиснута в угол комнаты, подобно дуэнье, противящейся этому свиданию. Энджи не отрывала взгляда от столешницы. Она углядела неровность размером примерно с почтовую марку, где полированный лак начал отслаиваться. Поставив свой чай на стол, она не убрала оттуда руки, а стала ковырять испорченное место ногтем.