– Только не говори ей, – попросила Майя, перебираясь на другую ветку. – Но когда-то я завидовала твоей сестре.
– Я тоже, – призналась Эвадна, с удивлением обнаружив, что где-то в глубине души пламя до сих пор не угасло. «И по-прежнему, – мысленно поправила себя, – завидую Хальцион, сама того не желая».
Майя прекратила резать ветку и взглянула на нее так, что Эвадна на мгновение устрашилась, а не выдала ли она свой секрет вслух.
– Не пойми меня неправильно, – поспешила добавить Майя. – Я испытала облегчение, когда хоть кому-то из нашей семьи повезло. Хальцион заслужила того, чтобы сделать себе имя. Но… Мне просто хочется, чтобы и нам с тобой досталось что-нибудь хорошее.
– Да, – согласилась Эвадна.
Они с Майей, как и остальные члены семьи, были лишены магии, а виной тому их предок, обесчещенный бог, который столетия назад рухнул на это самое оливковое дерево, переломав свои крылья. По крайней мере, так гласила легенда. Вот почему отцу Эвадны не нравилось, когда кто-то прикасался к нему, взбирался на него или собирал с него урожай. Это дерево было символом конца для Киркоса, бога ветра. Но в то же время – началом. Началом этой рощи, их семьи.
– Как бог мог быть настолько глуп? – часто спрашивала Эвадна у своей матери, пока они работали за ткацким станком. – У него ведь было все, а он добровольно от этого отказался.
По правде говоря, ее гнев проистекал из того факта, что она была лишена магии, заурядна и обречена день ото дня влачить одну и ту же унылую жизнь, пока не обратится в прах. А все потому, что Киркос решил пасть.
В ответ мама только улыбалась ей нежной, но проницательной улыбкой.
– Однажды ты поймешь, Эва.
Что ж, Эвадне казалось, что она уже поняла. Правда заключалась в том, что Киркос однажды пролетал над этим участком земли, – рощей, что звалась Изаурой, – и увидел смертную женщину, собирающую оливки. Он полюбил ее так страстно, что отказался от своей безнравственной жизни и власти, чтобы остаться с ней на Земле, жить как смертный человек, ухаживать вместе с ней за рощей, завести детей, а затем, когда подойдет время, быть похороненным рядом.
И если кто-то из его потомков захотел бы преуспеть в жизни, ему пришлось бы развить в себе какой-то иной талант, потому что на магию они могли не рассчитывать.
Что Хальцион и сделала.
– Как думаешь, мы достаточно собрали? – Вопрос Майи привел Эвадну в чувство. Она взглянула на охапку срезанных веток.
– Да, более чем. Пора возвращаться. Мамы скоро заметят, что нас долго нет.
– Может, они решат, что один из богов пролетел над рощей и, без преувеличения, влюбился в нас, – радостно сказала Майя, спрыгивая с дерева. Эта шутка в их семье уже приелась, но Эвадна все равно рассмеялась.
– Молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды, Майя. Извини, если разочаровала.
Кузины пробрались сквозь рощу и вышли на главную тропинку, которая извивалась вверх по склону, прямо к вилле. Обычно правая лодыжка Эвадны побаливала только в холодное время года. Но сегодня, несмотря на знойную и душную погоду и надвигающуюся грозу, нога ныла, и каждый шаг давался ей нелегко. И когда Эвадна заметила, как Майя смотрит на скользящий по траве и перепачканный в грязи подол хитона, то поняла, почему Майя вызвалась залезть на дерево.
– Неужели я так сильно хромаю, Майя?
– Нет. Я просто задумалась о том, как трудно будет смыть всю грязь с твоей одежды.
Эвадна покачала головой, но не смогла сдержать улыбку. Их хитоны были просты: сшитые из белого льна длинные туники без рукавов. На плечах они были заколоты с помощью фибулы, а на талии – перетянуты плетеными кожаными ремнями. Когда приходили холода, льняные одеяния сменялись на шерстяные хитоны и плащи землистых оттенков: коричневые, зеленые, серые. Цвета природы, которые, ко всему прочему, провозглашали их статус, самый низкий при дворе.
Не счесть, сколько раз Майя, Эвадна и их матери сокрушались по поводу пятен, что роща ежедневно оставляла на нарядах. Дни стирки были для них ненавистны.
Однажды Майя клятвенно заверила, что в старости, когда ее перестанет, наконец, волновать мнение других людей, наденет благородный пурпур, как если бы она была королевой Нериной собственной персоной.
Оставшуюся часть пути девушки провели в молчании. Эвадну отвлекала боль в ноге, – боль, порожденная усилиями, которые они с семьей предприняли к возвращению Хальцион. Последние две недели они были завалены работой, стремясь заставить виллу сиять, подобно новехонькой монете, превратить в место, достойное девушки, что заняла высокое положение во дворе.