Его материализм был религиозным. Такие его высказывания, как, например, «в Писании один обман и предательство, а если Бог есть, почему он никому не показывается?», направлены против Бога священников и Бога книг, написанных священниками. Бога Меноккио можно видеть повсюду: «что такое Господь Бог? Это земля, вода и воздух», — утверждал он согласно все тому же свидетелю, отцу Андреа Бионима. Бог и человек, человек и мир, соединенные нерасторжимыми связями, раскрывались навстречу друг другу — «Я думаю, что [люди] созданы из земли, но из наилучшего из металлов, и это видно из того, что человек жаждет этих металлов и больше всего — золота. Мы состоим из четырех элементов и причастны семи планетам; каждый причастен одной планете больше, чем другой, и потому в ком-то больше от Меркурия, а в ком-то от Юпитера». В этой действительности, пронизанной божественными токами, находилось место даже для церковных благословений: «бес может проникнуть в любую вещь и испоганить ее», «вода, благословенная священником, изгоняет бесов», — при этом, правда, Меноккио не мог не заметить, что «всякая вода благословенна Богом» и «если б мирянин знал нужные слова, они были бы не хуже, чем слова священника, потому что Бог дал от своей силы всем поровну, а не так чтобы одному больше, а другому меньше». Перед нами, одним словом, религия крестьянина, решительно непохожая на ту религию, которой священник учил с амвона128. Конечно, Меноккио исповедовался (не в своей церкви, однако), причащался, наверняка крестил своих детей. И вместе с тем он отвергал сотворение мира, воплощение, искупление первородного греха; отрицал, что таинства нужны для спасения души; утверждал, что любить ближнего важнее, чем любить Бога; был уверен, что все мироздание — это Бог.
Только душа не укладывалась в это столь последовательное мировоззрение.
34. Душа
Вернемся к проводимому Меноккио отождествлению Бога и мира: «Ведь говорится, что человек создан по образу и подобию Божию, а человек — это воздух, огонь, земля и вода, и отсюда следует, что воздух, земля, огонь и вода — это Бог». Источником для этого высказывания Меноккио послужили «Цветы Библии». Здесь он нашел уходящую вглубь времен мысль о взаимной соотнесенности человека и мира, микрокосма и макрокосма (но внес в нее один существенный корректив). «...И потому мужчина и женщина, сотворенные последними, были сотворены из земли и праха, дабы достигали неба не гордыней своей, а смирением; земля — самый низкий из элементов, каждодневно попираемый ногами, и находится в окружении иных элементов, которые соединены и сдавлены вместе, подобно яйцу, где в середине умещается желток, его окружает белок, а снаружи — скорлупа; и вот так расположены элементы в мироздании. И под желтком разумеется земля, под белком — воздух, под тонкой пленкой, что отделяет белок от скорлупы, — вода, под скорлупой — огонь: все составлены вместе, дабы холод с теплом и сухость с влагой взаимно умеряли друг друга. И из этих же элементов состоят наши тела: наша плоть и кости это земля, кровь — это вода, дыхание — это воздух, теплота — это огонь. Вот из этих элементов состоят наши тела. Тело наше принадлежит миру, но душа подначальна одному лишь Богу, ибо она сотворена по образу Его и состоит из более благородной материи, чем тело...» Меноккио же, отождествляя человека с миром, а мир с Богом, не допускал присутствия в человеке нематериального начала, отличного от тела и его функций, — души. «Когда человек умирает, он словно скот, словно муха», — говорил он односельчанам, вторя — трудно сказать, намеренно или нет — «Екклесиасту»: «умирает человек, умирает и душа и с ней все»129.
В начале процесса Меноккио, однако, отрицал, что говорил нечто подобное. Он пытался, правда, без особого успеха, соблюдать осторожность, как советовал его старый друг, викарий из Польчениго. И на вопрос: «Что случается с душами добрых христиан?» — ответил: «Я говорил, что наши души возвращаются к божьему величию и там получают по делам своим, как Бог решит: добрых он посылает в рай, злых в ад, а некоторых в чистилище». Меноккио казалось, что лучшего укрытия, чем ортодоксальная церковная доктрина (которую он нимало не разделял) ему не найти. На самом деле, он сам себя завел в тупик.
128
В романе Карло Леви «Христос остановился в Эболи» читаем: «В мире, где живут крестьяне, нет места для разума, религии и истории. Нет места для религии потому, что все в нем так или иначе причастно божественному началу, все божественно и в самом что ни на есть реальном плане, отнюдь не символически — небеса и звери, Христос и козы. Все проникнуто натуральной магией. Даже церковные таинства превращаются в языческие обряды, совершаемые во имя бесчисленных деревенских божков».
129
Ср.: «Dixi in corde meo de filliis hominum, ut probaret eos Deus et ostenderet similes esse bestiis. Idcirco unus interitus est hominum et iumentorum, et aequa utriusque conditio. Sicut moritur homo, sic et ilia moriuntur» (Екклесиаст, 3, 18–19: «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог и чтобы они видели, что они сами по себе животные: потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна; как те умирают, так умирают и эти...» — лат.). Можно в связи с этим обратить внимание, что в числе обвинений, предъявленных десятью годами раньше порденонскому дворянину Алессандро Мантике (приговор инквизиции оставил его под «сильным подозрением» в еретичестве, при том что доказательств такового не нашлось), фигурировало также отрицание бессмертия души, которое обвиняемый подкреплял теми же стихами «Екклесиаста». В приговоре, вынесенном 29 мая 1573 г., говорилось среди прочего: «И принимая во внимание, что сказанному Алессандро как человеку просвещенному не подобало с людьми неучеными обсуждать многократно слова «участь сынов человеческих и участь животных — участь одна» и приводить их в доказательство того, что разумная душа смертна...» Что одним из этих «неученых людей» был Меноккио, гипотеза, конечно, привлекательная, но недоказуемая и в конечном счете необязательная. Заметим, что в это время семейство Мантика находилось в родстве с семейством Монтереале; см.: Benedetti A. Document! inediti riguardanti due matrimoni fra membri dei signori casteHani di Spilimbergo e la famiglia Mantica di Pordenone. S. I., s.d. (ma Pordenone, 1973).