Если это действительно так, тогда нет нужды искать объяснение радикальным идеям, высказанным Меноккио, ни в анабаптизме, ни в некоем абстрактном «лютеранстве». Мы должны задаться вопросом, не принадлежат ли они вполне независимому течению крестьянского радикализма51, которое много старше Реформации и которое бури этой эпохи лишь вынесли на поверхность52.
10. Мельник, живописец, шут
Инквизиторы не могли поверить, что обычный мельник способен самостоятельно, вне влияний со стороны, прийти к подобным мыслям. У свидетелей допытывались, говорил ли Меноккио «всерьез или в шутку или словно бы повторяя чужие слова», от самого Меноккио добивались имен его «сотоварищей», но не добились ничего. Меноккио, в частности, заявил со всей определенностью: «Я никогда никого не встречал, кто был бы тех же убеждений, что и я; до этих мыслей я дошел своим умом». В этом случае, однако, он не говорил всей правды. В 1598 году дон Оттавио Монтереале (который, напомним, был косвенно причастен к тому, что инквизиция заинтересовалась Меноккио) сообщил, что по его сведениям, «этот Меноккио набрался своих богопротивных мыслей у художника из Порчии по имени Никола», когда тот работал в Монтереале в доме" синьора де Лаццари, родственника дона Оттавио. Имя этого художника упоминалось и во время первого процесса53, причем Меноккио реагировал на него с явным смущением. Сначала Меноккио заявил, что встречался с ним во время великого поста и тот ему сказал, что постится только «из страха» (сам же Меноккио разрешал себя «немного молока, сыру и несколько яиц», оправдываясь своей слабой физической конституцией). И тут же Меноккио начал рассказывать в довольно туманных выражениях о некоей книге, принадлежавшей Николе, явно стараясь увести разговор в сторону. Самого Николу не преминули вызвать в инквизицию, но вскоре отпустили, удовлетворившись похвальными аттестациями, выданными ему двумя священниками из Порчии. И только во время второго процесса прозвучал намек на возможность постороннего влияния на еретические воззрения Меноккио. На допросе 19 июля 1599 года инквизитор спросил Меноккио, с каких пор он стал считать (опираясь, как мы впоследствии увидим, на одну новеллу «Декамерона»), что любой человек может рассчитывать на спасение, если не изменяет своей вере, и поэтому турку нужно оставаться турком и не следует обращаться в христианство. Меноккио ответил: «Я этих мыслей уже пятнадцать или шестнадцать лет — начали мы как-то разговаривать, и дьявол мне это подсказал». «С кем начали разговаривать?» — тут же спросил инквизитор. Только сделав долгую паузу («post longam moram»), Меноккио ответил: «Не знаю».
С кем-то, значит, Меноккио все же беседовал о религии пятнадцать или шестнадцать лет назад — всего вероятнее, в 1583 году, поскольку в начале следующего года он уже сидел в тюрьме. Можно с уверенностью предполагать, что именно у этого человека Меноккио одолжил и саму подозрительную книгу, «Декамерон». Пару недель спустя Меноккио назвал его имя — Никола Мелькиори. Не только совпадение имени, но и совпадение дат (на это обстоятельство инквизиторы не обратили внимание) позволяют отождествить его с Николой из Порчии, о котором в 1584 году Меноккио говорил, что не видел его в течение года.
Дон Оттавио Монтереале был хорошо осведомлен: Меноккио беседовал о религии именно с Николой из Порчии. Мы не знаем, входил ли этот Никола в тот кружок местных мастеровых, которые двадцатью пятью годами раньше собирались для совместного чтения евангелия54. Но в любом случае, несмотря на благоприятные аттестации, добытые им в 1584 году, он уже задолго до этого пользовался славой «отъявленного еретика». Так его назвал в 1571 году порденонский дворянин Фульвио Рорарио55, сообщая о случае восьми- или десятилетней давности: по его словам, Никола «сам рассказывал, как разбил несколько иконок, украшавших церквушку неподалеку от Порчии, и при этом твердил, что они плохо изготовлены и некрасиво смотрятся..., и что это барышничество, что не годится помещать изображения в церкви». Нельзя не вспомнить о Меноккио и его решительном осуждении священных изображений. И это еще не все, чему он научился от Николы из Порчии.
«У Николы, — рассказывал Меноккио генеральному викарию, — была книга, называемая «Замполло», и в ней говорилось об одном шуте, как он умер и попал в ад, но и там продолжал свои штуки; и еще я помню, что там был его кум, а один черт водил дружбу с этим шутом, и кум про это прознал и сказал шуту, чтобы тот притворился сильно больным, и он так и сделал, и тогда черт ему сказал: «Признавайся, что ты задумал, говори правду, потому что и в аду нужно вести себя по правде». Генеральному викарию этот рассказ должен был показаться нагромождением нелепиц: он продолжил допрос, но повернул его к более серьезным темам — например, утверждал ли Меноккио, что все люди обречены попасть в ад, — тем самым упустив весьма важный след. Из книги, одолженной ему Николой из Порчии, Меноккио почерпнул многие излюбленные свои темы и выражения, хотя и принял имя главного персонажа, Занполо, за название.
В этой книге, называвшейся «Сон Каравии»56, венецианский ювелир Алессандро Каравиа вывел в качестве персонажей самого себя и знаменитого буффона Занполо Лиомпарди, своего свояка, незадолго до того умершего в глубокой старости.
— с таким словами обращается в начале Занполо к Каравие (которого гравюра на фронтисписе представляет как раз в позе дюреровской «Меланхолии»)57. Каравия пребывает в печали: его удручает зрелище мира, в котором царит несправедливость. Занполо его утешает, напоминая, что жизнь истинная начинается не на земле.
— восклицает Каравия. Занполо обещает после смерти исполнить его желание. Такая возможность вскоре предоставляется: большую часть поэмы занимает сон ювелира, в котором ему является его друг-буффон и рассказывает о своем путешествии в рай, где он беседует со св. Петром, и в ад, где он сначала сводит дружбу с дьяволом Фарфарелло, пленив его своими трюками, а затем встречает другого знаменитого буффона, Доменего Тайакальце. Тот советует Занполо прибегнуть к хитрости, чтобы исполнить обещание, данное Каравие:
«Тогда я притворился», — рассказывает Занполо, —
Но уловка не удалась, и Фарфарелло обрушивается на него с упреками:
Все же он его прощает и дозволяет явиться к Каравие с докладом. Каравия, пробудившись ото сна, преклоняет колени перед распятием.
Меноккио запомнился призыв черта говорить правду даже в аду, и это, без сомнения, одна из центральных тем «Сна», связанная с критикой лицемерия, в особенности монашеского. «Сон» был опубликован в мае 1541 года, т.е. в то время, когда в Регенсбурге шли переговоры, имевшие целью примирить католиков и протестантов; он является типичным выражением итальянского евангелизма. «Глумство, изличья, шутки и потехи» двух буффонов, Занполо и Тайакальце, которые даже перед престолом Вельзевула пускаются в пляс, «сверкая тугими ягодицами», представляют собой карнавальный фон для обстоятельного разговора на серьезные религиозные темы. Тайакальце в открытую восхваляет Лютера:
51
Я не склонен преувеличивать значение терминологических тонкостей, но считаю нужным подчеркнуть, что вполне сознательно предпочел этот термин всем другим («народный рационализм», «народная Реформация», «анабаптизм»), 1) Термин «народный рационализм» был введен Беренго (Nobili e mercanti. Op. cit. P. 435 sgg.) для описания явлений, в принципе идентичных тем, которые меня здесь интересуют. Однако они мало походят на то, что мы сейчас понимаем под проявлениями «разума» (взять, к примеру, видения Сколио, о которых ниже), и потому мне этот термин представляется малоудачным. 2) Крестьянский радикализм, которым я занимаюсь, является, без сомнения, одной из составных частей «народной Реформации», о которой писал Мачек («эти
52
См. интересную статью Вейкфилда (Wakefield W. L. Some Unorthodox Popular Ideas of the Thirteenth Century // Medievalia et Humanistica. No 4. 1973. P. 25–35), который, исследуя материалы тулузской инквизиции, выявил в показаниях обвиняемых «statements often tinged with rationalism, skepticism, and revealing something of a materialistic attitude. There are assertions about a terrestrial paradise for souls after death and about the salvation of unbaptized children; the denial that God made human faculties; the derisory quip about the consumption of the host; the identification of the soul as blood; and the attribution of natural growth to the qualities of seed and soil alone» (P. 29–30; «утверждения, зачастую окрашенные рационализмом, скептицизмом и подводящие к тому, что можно назвать материалистической позицией. Здесь можно встретить высказывания о том, что души после смерти попадают в земной рай, и о возможности спасения некрещеных младенцев; несогласие с тем, что все способности человека является порождением Бога, сарказмы по поводу причастия, отождествление души с кровью, отношение к плодородию как к независящему ни от чего, кроме свойств семян и почвы» — англ.). Все эти идеи автор вполне резонно отказывается связывать с влиянием катаров и относит к вполне самостоятельной традиции. (Движение катаров могло в лучшем случае пробудить к жизни эту традицию или привлечь к ней внимание инквизиторов и тем самым сделать ее известной). Любопытно, что еретическое утверждение, вменявшееся в вину одному нотарию, в конце XIV в. принадлежавшему к секте катаров — «quod Deus de celo non facit crescere fructus, fruges et herbas et alia, quae de terra nascuntur, sed solummodo humor terre» («плоды, злаки, травы и все прочее, произрастающее на земле, рождается не по велению Бога с небес, а производится земляными соками» — лат.), — прямо перекликается со словами фриульского крестьянина, жившего тремя веками позже: «Когда священники благословляют поля и кропят их святой водой на Богоявление, то от этого ни винограда, ни фруктов не прибавится, если не приложить труда и не прибавить навоза» (см. соответственно: Serena A. Fra gli eretici trevigiani // Archivio veneto-tridentino, III, 1923, P. 173; Ginzburg C. I benandanti. Op. cit. P. 38–39). Понятно, что в последнем случае катары ни при чем. Речь, скорее, идет об идеях, что «may well have arisen spontaneously from the cogitations of men and women searching for explanations that accorded with the realities of the life in which they were enmeshed» (Wakefield W. L. Some Unorthodox. Op. cit. P. 33; «спонтанно рождаются у людей, нуждающихся в таких объяснениях природных явлений, которые не расходились бы с их жизненным опытом» — англ.). Похожие примеры можно легко умножить. Именно эту культурную традицию, которая дает о себе знать на протяжении многих веков, мы обозначаем термином «крестьянский (или «народный») радикализм». К его компонентам, перечисленным Вейкфилдом — рационализм, скептицизм, материализм, — надо добавить утопизм, основанный на принципе всеобщего равенства, и натурализм в подходе к религии. Сочетание всех или почти всех вышеуказанных компонентов рождает на свет явления крестьянского «синкретизма» (который выступает по отношению к ним в качестве их всеобщего субстрата); ср., к примеру, археологические материалы, указываемые в кн.: Bordenave J., Vialelle M. Aux racines du mouvement cathare: la mentalite religieuse des paysans de l'Albigeois medieval. Toulouse, 1973.
53
В известных мне работах о фриульской живописи имя Николы из Порчии не упоминается. Антонио Форниз, специально занимающийся этим вопросом, любезно уведомил меня (в письме от 5 июня 1972 г.), что не обнаружил никаких следов ни «Николы из Порчии», ни «Николы Мелькиори» (см. ниже). Надо заметить, что художник и мельник могли соприкасаться не только по религиозным, но и по профессиональным мотивам. Случаи, когда живописцы, скульпторы и архитекторы обращались в соответствующее венецианское ведомство за привилегией на постройку мельницы, весьма нередки. Иногда среди таковых попадаются известные имена — например, скульптора Антонио Риччо или архитектора Джорджо Амадео или Якопо Бассано. Двое первых получили в сенате такую привилегию в 1492 г., Бассано — в 1544. Ср.: Mandich G. Le privative industriali veneziane (1450–1550) // Rivista del diritto commercials XXXIV. 1936. P. I. P. 538, 541, 545. Для последующего периода существование аналогичных случаев устанавливается на основе архивных документов, любезно предоставленных в мое распоряжении Карло Пони.
56
На колофоне значится: In Vinegia, nelle case di Giovanni Antonio di Nicolini da Sabbio, ne gli anni del Signore, MDXLI, dil mese di maggio. Специальных исследований «Сна» не существует; относительно самого Каравии и того литературного течения, к которому его «Сон» отчасти принадлежит, см: Rossi V. Un aneddoto della storia della Riforaia a Venezia // Scritti di critica letteraria. Ilclass="underline" Dal Rinascimento al Risorgimento. Firenze, 1930. P. 191–222; и предисловие к кн.: Novelle dell'altro mondo. Poemetto buffbnesco del 1513. Bologna, 1929. О хождениях в ад буффонов и других народных комических персонажей см; Bachtin M. L'oeuvre de Francois Rabelais. Op. cit. P. 393 (русское цит. изд.: с. 430–431 —
57
Хотя гравюра на фронтисписе ничем особенным не отличается от принятого в иконографии того времени изображения «меланхолии», зависимость от рисунка Дюрера, хорошо известного в Венеции, представляется несомненной. Ср.: Klibansky R., Saxl F., Panofsky E. Saturn and Melancholy. Studies in the History of Natural Philosophy, Religion and Art. L., 1964.