Выпили, закусили. Налили по второй. Слово взяли сыщики, толкаясь и перебивая друг друга. Каждый торжественно поднял бокал светлого, искрящегося пива.
– Так сказать, – произнес первый Брок, отпихивая локтем второго, – мы, как говорится, тут.
– Волею, если можно так выразиться, случая… – все-таки вылез Брок-два, прикрыв ладонью рот первому. Но тот, возмущенно дернув головой и отплевываясь, перебил дубля:
– Или, скорее, не случая, а недоразумения!..
– Но как бы то ни было, – резко мотнул всем корпусом сыщик номер два, отбросив коллегу от стола, – мы уже тут, а раз уж мы тут…
– …то мы, должен заметить, не там! – потрясая свободной рукой, вернулся на место Брок-один и злобно сверкнул глазами на «близнеца». Но тот стойко выдержал взгляд и как ни в чем не бывало продолжил:
– И уж тем более, вы не поверите, не где-то еще.
– А значит, – сказали они дружным дуэтом, недоуменно переглянулись и так же, дуэтом, закончили: – Тут пока и будем.
Затем оба синхронно нахмурились, понимая, что тост получился незавершенным, и первый сыщик веско изрек, приподняв еще выше бокал:
– За тут!
– За пока! – кивнул второй.
– Сильно!.. – покачал головой Берендей Четвертый и уважительно чокнулся хрустальным фужером с каждым из Броков.
Трапеза продолжилась. Тост следовал за тостом. Произносили их поочередно царь и оба сыщика; причем последние как нестройным, пререкающимся дуэтом, так и поодиночке. Чем дальше, тем реже Берендею Четвертому удавалось внести в это дело свою скромную лепту. Сашенька начала хмуриться. Когда «родители» высказывались «за мир и, как говорится, неприменение», «за дружбу и, так сказать, ее воплощение», «за процветание и, если можно так выразиться, последующее оплодотворение» и прочие нейтральные лозунги, морщинки на лбу девушки были еще мало заметными. Но после того, как один из Броков, покачиваясь, выдал: «За тебя, Беря. Иди ко мне в помощники!», а другой всплакнул: «Иришечка-то не видит, кто у меня теперь по правую руку... Давай-ка и за нее махнем, друг!..» и полез к царю обниматься, Сашины брови сошлись на переносице и уже не размыкались. Хорошо, что девушка не смотрела на Мирона – тот был бледен от ужаса и только лишь переводил вытаращенные глаза с одного сыщика на другого. Сидящий поодаль Сушик реагировал похоже: после каждого нового тоста он вздрагивал и вжимал лысую голову в плечи, ожидая царского гнева. Но как раз Царь-батюшка Берендей Четвертый чувствовал себя, кажется, лучше всех. Он добродушно щурился и потягивал вино, изредка всхохатывая после особо «проникновенного» выступления сыщиков. Похоже, он давно отвык от подобного к себе отношения и попросту наслаждался происходящим.
Но всему есть предел, даже царскому терпению.
Когда Брок-два уронил уже на стол голову, сыщик под номером один клюнул носом, словно хотел повторить сделанное дублем, но в последний момент встрепенулся, подпер кулаками щеки и хриплым голосом завыл:
– Никто-о-о не даст нам избавле-е-енья, ни бо-о-ог, ни царь и не геро-о-ой!.. Добье-о-омся мы освобожде-е-енья своею собственно-о-ой рукой!..
И он вскинул эту самую руку, будто показывая, чем именно станет добиваться освобождения. Но голова, потеряв с одной стороны опору, соскользнула с одинокого кулака и с мрачным стуком брякнулась на стол.
То ли этот неприятный звук, то ли возмутительные слова песни, подействовали наконец на Царя-батюшку. Он неприязненно поморщился, взглянул на запястье с массивным золотым хронометром и тряхнул кистью, будто хотел сбросить дорогой механизм с руки.
Бледная, окаменевшая после отцовского «выступления» Саша непроизвольно моргнула. И когда веки ее после краткого мига вновь поднялись, взгляд в недоумении заметался. Не было вокруг ни тканых гобеленов на стенах, ни цветных витражей на окнах, ни длинного стола, ни скамей вокруг него, ни царского полутрона. Царь-батюшка восседал теперь на шикарном, бежевом, под цвет костюму, кожаном кресле, гости – на диванах явно из того же гарнитура, а располагалось все это так же, как недавно в обеденном зале, но не вокруг стола с яствами, а возле низкого, навроде журнального, инкрустированного цветными породами дерева столика. Лишь главный придворный розыскник по-прежнему сидел в отдалении. На простом, грубо выструганном табурете.
Помещение тоже стало иным. Меньшим, а оттого более уютном. Стены без рисунков и украшений, в однотонных, с мелкими серыми «брызгами» желтых обоях. На окнах – строгие светло-коричневые шторы. Под потолком – ряд круглых светильников. Возле дальней стены – большой письменный стол с темно-зеленой столешницей. Справа от него – длинный ряд массивных книжных шкафов. Короче говоря, типичный кабинет работника умственного труда. Ну, не совсем типичный, конечно. Все-таки очень большой и, несмотря на простоту, откровенно богатый.
Но больше всего поразила Сашеньку даже не смена обстановки, а состояние «родителей». Оба Брока трясли головами, словно выбравшиеся на берег собаки. С глаз, будто капли воды с шерсти упомянутых псов, слетала алкогольная пелена. Уже через несколько секунд сыщики водили вокруг недоуменными, но совершенно трезвыми взглядами.
– Так-так-так-тааак… – пробормотал один из них.
– Вот именно, – мотнул головой другой.
– Так сказать, – посмотрели друг на друга оба.
Глава 20. Деловая беседа, в ходе которой Сашенька становится царским имиджмейкером
– Перейдем к делу, – деловым тоном, будто и не было никакого застолья, начал Государь.
Сыщики кивнули. Сашенька откинулась на мягкую спинку. Мирон, напротив, подался вперед. Лысый Сушик заерзал на табурете.
– Пантелеймоныч, – словно и не серчал только что на розыскника, позвал того царь, – двигайся ближе, что ты как не родной?
Главный розыскник, прижимая к заду табурет, засеменил к столику.
– Итак, – обвел присутствующих взглядом Берендей. – О сути дела всем, я надеюсь, известно?
– Я докладывал, – поспешил вставить Сушик.
– Вот и замечательно, – кивнул царь. – Посему я готов уточнить детали и ответить на ваши вопросы.
– Это вы о чем, собственно? – глубокомысленно свел брови Брок-один.
– Мы ж вроде бы на «ты»? – усмехнулся Государь. Сыщики покраснели.
– Так ведь, как говорится, то была неформальная, так сказать, беседа, а это – деловой разговор, – пролепетал Брок-два.
– Тоже верно, – вновь стал серьезным Берендей Четвертый. – Так вы, стало быть, не вполне в курсе? – пристально взглянул он на сыщиков, бросив недовольный взгляд на Сушика. Тот молитвенно сложил на груди руки и затараторил:
– Вы же сказали, ваше величество, что сами в курс дела введете, но я вкратце картину случившегося им обрисовывал, клянусь!
– А-аа! – мотнул головой Брок-два. – Так это насчет пропажи царевича?
– Именно, – нахмурился Государь. – Две недели назад пропал мой сын Иван. Наследник престола.
– Единственный? – уточнил Брок, вынимая из-за пазухи ручку с блокнотом.
– Да, – кивнул царь. – Но какая разница? Будь у меня хоть три сына, я бы горевал и расстраивался не меньше.
– Подозрения у вас имеются? – достал ручку с блокнотом и второй сыщик. – Похищение с целью выкупа, месть, шантаж, неосторожное обращение с оружием?..
– …любовный треугольник, – продолжил перечисление Брок-один, – несчастная любовь в принципе, банкротство, ссора с родителями, лунатизм, алкоголизм…
– Стоп! – рявкнул Берендей. – У кого алкоголизм? У Вани?!
– У папы, – буркнула Сашенька. – И у дяди Олега.
– Да ты что-о-о?! – возмущенно подпрыгнули Броки. И наперебой зачастили: – Мы кроме пива вообще ничего не пьем! Почти. И то редко. И по чуть-чуть. Ну, иногда, так сказать, бывает, что и… Но это ж – о-го-го!.. Это ж когда так-то? Ну, сегодня вот. Да и то…