– Александра, – поморгал Брок. – Я, откровенно говоря, удивлен. Ты стала делать странные логические умозаключения.
– Почему странные? – грустно сказала Сашенька. – Если ты держишь ноутбук, то это точно ты. У дяди Олега его бы не было. Моего, во всяком случае.
– Нет, с этим выводом все как раз в порядке. Мне неясно другое: почему, если я тут стою, перехода нет? Я стою не потому, что его, так сказать, нет, а потому, видишь ли, что я еще никуда не ходил.
– Зато я ходила, – шмыгнула носом Саша.
– Куда?
– На чердак.
– Когда?!
– Только что.
– Так-так-так-тааак… – забормотал сыщик. – Что-то ты быстро это как-то все…
– Это не я быстро, это ты медленно, папочка, – фыркнула Саша и сразу поникла. – Что же нам делать-то теперь, а, папа?..
– Как что? Домой идти. – Брок посмотрел на часы. – Ужинать. Мама-то заждалась поди.
Но Саша, похоже, не слышала, что сказал отец. Глаза дочери вспыхнули вдруг такой ослепительной синью, что сыщик испугался, как бы этот синий огонь не спалил ее всю.
– А что, если!.. – воскликнула Сашенька. – Что, если мы приземлились не в нашем мире, а в ихнем?!
– Надо говорить «в их», а не «в ихнем», – машинально поправил Брок. Но тут же опомнился: – В каком еще ихнем? В параллельном, что ли? А как же ужин?..
– Да какой ужин, папа?! Погоди, я сейчас…
Сашенька пулей метнулась к правому подъезду. Рванула дверь, и не успела та захлопнуться, как девушка взлетела уже на второй этаж.
Саша с дикой надеждой посмотрела на дверь квартиры номер шестнадцать. Надежда умерла моментально, опередив все прочие чувства, чем опровергла известную идиому. Дверь оказалась такой же обшарпанной и грязной, как и в родном мире Сашеньки. И все-таки девушка постучалась в нее. Как и в прошлый раз – каблуком.
Дверь открыло то же самое бесполое существо.
– Теб-бе ч-чего?.. – качнулось оно, пытаясь сфокусировать единственный действующий глаз-щелочку на Саше.
– Мирон… у вас? – подавила рвотный позыв Сашенька.
– Миро-о-он! Ты у нас?.. – обернулось существо в душную вонь коридора. Ответом ему была тишина, такая же, как показалось девушке, тошнотворная, как и все прочее здесь. – Не у на… …ас, – икнуло чучело. – Или выруб-бился уж-ж-же… Много ли им, муж-ж-жикам, надо?..
Но Сашенька это не слышала. Зажав варежкой нос, она через одну-две пересчитала ступеньки и вылетела на улицу. Бросилась к отцу, прижалась к нему и зарыдала:
– Миро-о-он! Миро-о-ошенька! Люби-и-имый! Где ты-ы-ы?!..
У Брока защипало в носу. Он погладил дочь по белой головке и как можно более ласково сказал:
– Пойдем к маме, доченька. Мы ведь с ней тебя тоже любим. Единственная ты наша, кровинушка!.. – Сыщик завсхлипывал. Так и пошли они, обнявшись, домой.
Глава 33. Брок поражается недоверчивостью жены, а потом и ее легкомыслием
Ирина Геннадьевна встретила мужа и дочь с искренней радостью.
– Дорогие мои! – бросилась она обнимать путешественников. – Живые! Здоровые!
– Ну-ну… – засмущался Брок, отвечая на суматошные поцелуи жены, – чего уж так-то?.. Ну, живые, как говорится. Чего нам неживыми-то быть?.. Не воевать же ходили. – Но сыщик был сейчас счастлив, что и говорить. Он и позабыл уже, когда его так вот встречала супруга.
– А ты-то, доченька, ты-то как? – посмотрела Ирина Геннадьевна в глаза дочери. – Что-то ты грустная какая-то… А где, кстати, Мирон? – Женщина заглянула за спину Сашеньки, будто бы парень мог там прятаться.
– Не надо!.. – сделал страшное лицо Брок, но было уже поздно. Слово вылетело, как пресловутый страус,[1] и сделало свое черное дело. Сашенька зарыдала.
– Что?.. Что такое? – засуетилась Ирина Геннадьевна. Кинулась было утешать дочь, но та, закрыв ладонями лицо, убежала в комнату.
– Эх, зря ты так, – досадливо поморщился Брок. – Не успел я предупредить тебя…
– Да что случилось-то? Мирон… погиб?! – Ирина Геннадьевна сама испугалась этих слов и зажала рукой рот.
– Кабы знать, – пожал плечами сыщик. – Нет, лучше не знать! – испугался и он. – Пусть лучше думает, что живой.
– Ты мне можешь четко сказать, что случилось с парнем? – насупилась супруга, став наконец-то прежней, привычной. Родной и любимой.
– Дай я разденусь сначала, ага? – несмело улыбнулся Брок. – И покушать бы, так сказать, не мешало.
– Сначала ответь! – остановила Ирина Геннадьевна руки мужа, потянувшиеся к пуговицам пальто.
– Да нечего мне тебе сказать, пойми ты! – рассердился сыщик и все-таки успел расстегнуть одну пуговицу, до того как пальцы жены вновь сомкнулись на его запястьях.
– Как это нечего? Ты что, не был с ними? Или не помнишь ничего?
– Помню-то я как раз теперь о-о-чень много, – вздохнул Брок. – Больше, чем хотелось бы.
– Ну, так и рассказывай, не томи!
– Да это же длинная история! Я с голоду помру, пока все расскажу. Дочь, кстати, тоже голодная.
Упоминание о дочери сыграло нужную роль. Ирина Геннадьевна даже смутилась.
– И правда, что это я? Набросилась на вас, а вы же с дороги, кушать хотите…
– Вот именно, – воспрянул духом сыщик. – А за ужином я все тебе и расскажу.
– Но Мирон хоть точно живой?
– Этого я не говорил! Но когда я видел его в последний раз, он был живехонек, это точно.
– И то ладно, – вздохнула Ирина Геннадьевна. – Иди, мой руки – и за стол.
Сашенька ужинать отказалась. Она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и на увещевания матери лишь дергала плечом.
– Оставь ты ее, Иринушка, – шепнул Брок, стоявший в дверном проеме. – Пусть в себя придет. Потом покушает.
Ирина Геннадьевна тяжело вздохнула, но мужа послушалась. И все-таки сходила на кухню, положила на тарелку три фаршированных перчика и, вместе со стаканом чая, отнесла в Сашину комнату. Когда вернулась, Брок вовсю молотил. Перчик за перчиком, прямо из кастрюли. Стоя.
– Оголодал-то как, бедненький, – всхлипнула Ирина Геннадьевна. – Ты сядь, поешь по-нормальному, я сейчас положу. Еще вот колбаска есть, сыр, огурчики.
Пригодились и колбаска, и сыр, и огурчики. А также сало, чеснок, укроп, бисквитный рулет, полбаночки аджики, шоколадный батончик, сухарики с маком и сельдь в маринаде. Короче говоря, все, что нашлось в холодильнике, столе и прочих кухонных полках и шкафчиках. Запил все это Брок двумя большими кружками чая и литровым пакетом молока.
– А у нас кваса нет? – спросил он напоследок и, получив отрицательный ответ, успокоился. – Ну и хорошо.
Ирина Геннадьевна терпеливо ждала. Но стоило Броку, сытно выдохнув, привалиться к стене, тут же набросилась на него с градом вопросов:
– Так что все-таки с Мироном? Он попал домой? Где вы были? Параллельный мир существует? Видели вы того старика в котелке? Ты чего за живот держишься?
– Да что-то, как-то… нехорошо мне, – ответил сыщик на последний вопрос и побледнел. – Может, укроп был немытый?
– Что ты говоришь-то такое? – обиделась Ирина Геннадьевна. – Все мытое, все свежее. Это у тебя от переживаний, наверное. Давай я тебе коньячку капну.
– Ну, капни, – пробормотал Брок. – Ты пока капай, а я сейчас…
Он, тяжело переваливаясь, спешно покинул кухню. Хлопнула дверь туалета. Не прошло и получаса, как сыщик, заметно повеселевший, вновь сидел перед супругой.
– Ну, – поднял он рюмку, – за встречу!
– За возвращение, – кивнула Ирина Геннадьевна.
Супруги чокнулись, выпили, помолчали минутку. Затем Брок выдохнул, хлопнул по коленям и веско изрек:
– Значит, дело было так.
Но как было дело, сыщик поведать не успел. Зазвонил телефон. Ирина Геннадьевна раздосадованно дернула головой, выбежала из кухни и вскоре вернулась с трубкой.
– Это тебя. По-моему, Костя.
– Костя? – поднял бровь сыщик. – У них же телефона нет…
– Ну, не знаю… Может, от соседей?
Брок забрал у жены трубку.
– Алло! Слушаю. Да. Да. Нет. Нет. Здравствуй, Костя. Нет. Нет. Да. Да. Как же, как же! Тут вот какое дело, мой друг. Написал ты все замечательно. Даже очень. Вот и Олегу Константиновичу понравилось. Какому? Брокалеву. Да, это я – Олег Константинович, я помню. Но и тот – тоже я. Так уж получилось, не бери в голову. Мне обоим понравилось. Только вот… Как бы это тебе помягче сказать?.. Не годится твой рассказ на конкурс… Да нет, что ты! Да не поэтому как раз!.. И не поэтому. Нет. Нет. Да. Нет-нет! Ты понимаешь, какое дело: это ведь конкурс фантастического рассказа. А у тебя – мемуары. А это совсем другой жанр… Как это не верил? Я верил. Просто сомневался. Ага. Да. Да. Коне-е-ечно! Разуме-е-ется!.. И мой тебе совет: рассказ и так большой, практически – повесть. Вот и разверни-ка ты ее в роман. Ну и замечательно. Ну и ладненько. Ну и чудесненько. Ага-ага. Да. Да-да! Нет. Пока-пока.