– Ты сошла с ума, Чу!.. Раствор аммиака – это нашатырный спирт! Его и надо было дать папе понюхать!.. – зарыдала Саша.
– Сашенька, девочка… – испуганно зашептала Чучундра. – Папа ведь любит тебя! Если он и журит тебя порой, то ведь почти всегда по делу… На то он и отец, чтобы поучать собственное дитя!.. Я понимаю, ты вчера обиделась на него, но неужели до такой степени, что хочешь… его смерти?..
Девушка даже перестала плакать.
– Чучундра… Ты чего это сейчас сказала?.. Какой смерти?.. Да я обожала своего папочку! Он был у меня самый-самый лучший на свете! – Рыдания Саши возобновились с новой силой. Чучундра, глядя на убитую горем девушку, тоже стала всхлипывать. Тоненько заскулил сидящий в углу Дракоброк. Заплакали Константин Петрович и Костя, притихшие было до того за столом, причем, – Костя в голос, а его отец – лишь шумно глотая скупые мужские слезы.
Вскоре к всеобщему плачу добавились новые звуки – кто-то тоненько выл, словно бракованная флейта, а ей басовито подвывали искореженные трубы. Сашенька оглянулась. Партию флейты исполняла голова отца. Трубами, соответственно, являлись головы Змея Горыныча.
– У-у-ууу!.. – фальцетом пропела голова Брока. – До-о-оооченька!.. Ми-и-иилая!.. Лю-у-уубит па-аапу-уу!..
– Папочка! – сжала в объятиях отцовскую голову Саша. – Ты жив!..
Голова отца что-то невнятно промычала. Тело дракона задергалось снова. Сашенька выпустила голову из объятий.
– Уф-ф… – сказал Брок. – Вот сейчас ты точно могла лишиться любимого папочки!.. А ты что, и правда так меня любишь?..
– Конечно, папа! Ты разве сомневался?.. А почему ты, кстати, жив?
– Меня оживило твое искреннее горе, – усмехнулся Брок.
– А по-честному?
– Саша, для меня синильная кислота – это такое взбадривающее средство, – вклинился в диалог Змей Горыныч.
– Но для папы – это сильнодействующий яд! – сказала Сашенька. – И не только для папы, вообще для всех людей.
– Да? – удивился Горыныч. – Странно… Но в любом случае твой папа сейчас скорее дракон, нежели человек.
– Но мозг! Почему не погиб его мозг?
– Наверно, там нечему было гибнуть! – хихикнул Змей, а потом добавил, уже серьезно: – Мозг у нас тоже общий. Основной. А тот что в голове… Не знаю… Возможно, он и пострадал…
– Ничего он не пострадал! – возмутился Брок. – Он вовремя отрубился, предохранитель, так сказать, сработал!
– Будем надеяться, – нахмурила бровки Сашенька.
– Дорогие мои, – пропела расчувствовавшаяся Чучундра. – Давайте-ка завтракать, пить кофе и заниматься нашим делом. У меня новая идея родилась!..
Позавтракали быстро. Всем не терпелось послушать обещанный с вечера рассказ Сашеньки и новую идею мадам Чу. А Саше и самой ужасно хотелось поделиться информацией! И прошлым вечером тоже хотелось; сейчас она искренне недоумевала, что на нее вчера нашло такое? Почему она вдруг взбрыкнула тогда? «Всё ж таки, я и правда страшная вредина! – самокритично подумала девушка. – Надо бы как-то исправляться…»
На сей раз Сашенька не стала дожидаться, пока ее начнут «уламывать» и, глотнув кофе, сказала, словно продолжая вчерашний разговор:
– Не знаю, как сама Глюк, а вот бедняжка Унглюк точно подписывала согласие на операцию…
– Ты, наверное, хотела сказать наоборот: не знаешь про Унглюк, а вот Глюк… – начал было Брок, но Саша вовсю замотала головой:
– Нет-нет, именно так! Сейчас вы поймете. Дело было так…
И девушка рассказала всё то, что в порыве откровения поведала ей дракониха Глюк. Оказывается, как и предполагала мадам Чу, драконболист Рыщ встречался с обеими драконихами. И нравилась ему больше Глюк, но именно своим умом, интеллектом, так сказать, – внутренним миром. Но вот фигура ее, увы, подкачала. Это понимала и сама Глюк… Зато Унглюк обладала идеальным по драконьим меркам телом. А вот умом она, мягко говоря, не вышла.
Рыщ не скрывал от Глюк существование соперницы. Мало того, он часто тяжело вздыхал и приговаривал: «Эх, тебе бы ее тело – ничего бы мне больше не надо было! О другой жене мне бы не пришло в голову и мечтать!» При слове «жена» Глюк сладостно вздрагивала, но, вспоминая, что тело у нее прежнее, лишь горестно утирала горючие слезы.
Но однажды в новостях Глюк увидела объявление. Некий доктор Мудрозавр предлагал операции по замене голов… Это был шанс – реальный и единственный. Упустить его дракониха не могла. Она бросилась в клинику Мудрозавра, и непохожий на дракона доктор подтвердил, что ее мечта вполне осуществима. Вот только, помимо ее согласия, на операцию должен был согласиться и… донор, то есть, в данном случае Унглюк. И какой бы глупой ни была фигуристая подружка Рыща, вряд ли она бы согласилась добровольно сменить свое изящное тело на такой, мягко выражаясь, бурдюк… Глюк это прекрасно понимала.
Вечером того же дня она всё рассказала возлюбленному. Тот заинтересовался. И очень сильно. «Погоди, – сказал он, – я что-нибудь придумаю! Я заставлю эту дурочку подписать согласие». «Но как?!..» – ахнула Глюк. «А вот это уже мое дело», – ответил Рыщ и ушел.
Через день он промыслефонил подруге и сказал, чтобы та срочно шла к нему. Мол, всё готово для операции. Глюк бросилась к любимому. А вот дальше… Дальше она помнит лишь то, как очухалась после операции. На ее шее сидела голова Унглюк, но вот себя дракониха по-прежнему ощущала именно, как Глюк!.. Только отсутствовали последние воспоминания… Её воспоминания!.. А вот то, что последним видела и слышала Унглюк, она как раз прекрасно помнила! А еще… Глюк чувствовала себя непривычно, не вполне сама собой… Она была не уравновешенной и спокойной, как раньше; ей хотелось куда-то бежать, лететь, что-то делать – причем что-то совсем необязательное, ненужное, глупое… Тело еще плохо слушалось ее, но она всё же выползла в соседнюю комнату. Там она увидела любимого, склонившегося над телом соперницы. У той была её, Глюк, голова! Всё прошло, как и задумывалось, но почему же тогда Глюк по-прежнему чувствовала себя, как Глюк, лишь с частичными воспоминаниями Унглюк?!
– Потому что мозг и память у нее остались прежними, – прервал рассказ дочери Брок, – а частичные воспоминания – это последние воспоминания чужой головы, которые не успели еще перейти в долговременную память! Потому и последние собственные воспоминания у нее стерлись! Они попросту остались в голове, которая сидела уже на другой шее!.. Кстати, а что она помнила из того, что видела Унглюк?
– Папа! Не перебивай меня! – сердито притопнула Сашенька, но на вопрос отца ответила.
Оказалось, что помнила она самое важное. Как Рыщ заставил подписать ее некую бумагу. Дело обстояло так: чрезвычайно взволнованный любовник примчался к ней и спросил:
– Любишь ли ты меня, дорогая?!
– Конечно, я люблю тебя, милый! – ответила Унглюк. – Почему ты об этом спрашиваешь? Неужели ты мне не веришь?..
– Я не могу в это поверить, – вздохнул Рыщ.
– Но как же мне доказать тебе, что я люблю тебя, моя радость, мое счастье?!.. Я готова сделать для тебя всё-всё-всё, что ты только пожелаешь! Пожертвовать для тебя всем-всем-всем, даже собственной жизнью!..
– А телом? – быстро переспросил драконболист.
– Конечно! Оно и так твоё! Вместе с моим любящим сердцем!..
– И ты бы могла подтвердить это… письменно?
– Легко! – засмеялась счастливая Унглюк. – И после этого ты мне поверишь?
– Разумеется, – кивнул Рыщ и положил перед драконихой лист бумаги. Читала Унглюк не очень бойко, так что в подробности написанного она вникать не стала, тем более, большую часть текста закрывала лапа возлюбленного, но одну фразу она всё же прочесть успела: «Я согласна отдать свое тело…» и без колебаний поставила свою подпись внизу листа.
– Теперь веришь? – улыбнулась она и посмотрела на Рыща влюбленными глазами.
– Теперь верю, – сказал тот, поспешно убирая листок.
– Так иди же ко мне, моя любовь! – позвала Унглюк, распахивая крылья.
– Чуть позже, – ответил любовник. – И не здесь. Полетели ко мне!
Унглюк охотно согласилась.
Дома у Рыща ее ждал накрытый стол с большим тортом посредине.