— Одним словом — чокнутый, — хохотнула Василиса. — Когда я здесь училась в институте благородных девиц, мы этого Аристиппа часто видели. Он каждый день мимо нашего корпуса в Преображенский собор ходил. Уставится в одну точку и что-то шепчет себе под нос, так и чапает, никого вокруг не замечая.
— Грех такое говорить, — шикнула Горгоновна на племянницу.
— Да, ладно вся Морква это знает, — отмахнулась девушка.
— Хорошо, — пробормотал сыщик, — вашего Аристарха, то есть Аристиппа мы вычёркиваем. А царице Варваре выгодно испортить свадьбу царевны Синеглазки и Геркулеса?
— Как раз наоборот, чем раньше Синеглазка переедет к жениху, тем Варваре лучше, — высказалась тётушка Медуза. — Тогда новая царица всю власть во дворце в свои руки окончательно приберёт. Ведь у Евагрия государственных дел полно, и ему некогда дворней заниматься.
— Я даже такое слышала, — затараторила шёпотом Василиса, — что приходит Варвара к дворецкому и приказывает выпороть конюха. Тут же является царевна Синеглазка и приказывает помиловать конюха. Тогда через какое-то время Варвара требует выпороть повара, а Синеглазка опять вмешивается и приказывает этого повара помиловать. И так по нескольку раз на дню.
— Ясно, богатые тоже плачут, — буркнул Глеб. — Значит, Синеглазку все любят, а Варвару тихо ненавидят. Следовательно, царицу так же вычёркиваем из списка подозреваемых. Пошли к гражданину царю.
Глава 5
Царь Евагрий Седьмой Великолепный был уникальным правителем Морковского государства. За время его царствования урожайность на полях возросла вдвое, надои коров повысились в полтора раза, население расплодилось на 45 процентов. Почти в каждом населённом пункте, в каждом крупном, среднем и мелком городке при церковных храмах были открыты бесплатные начальные школы, больницы и библиотеки.
Но забавней всего выглядели демократические выборы в боярскую думу, которые проходили два раза в год, после сбора урожая. Две боярские противоборствующие партии Гуманистов и Идеалистов на потеху публики прямо на базарных площадях спорили, рвали друг другу бороды и дрались. Гуманисты утверждали, что высшей ценностью является человеческая жизнь, поэтому всё в Морковии должно быть для человека и ради человека. Идеалисты возражали, что главное — это идея, из-за которой можно какого-нибудь недовольного субъекта и шлёпнуть, чтобы он не мешал строить светлое будущее.
А ещё царь Евагрий привёз с далёких западных аглицких островов необычную игру в мяч, именуемую по-иноземному гарпастум, которую в народе прозвали просто голпаска. Кстати, поединки по голпаске обычно заканчивались примерно так же, как и политические дебаты, то есть кулачным мордобоем стенка на стенку. Да что говорить, жизнь в Морковии при Евагрии Великолепном стала намного сытнее и веселее, только работы у костоправов и врачевателей основательно прибавилось.
Войдя в царский зал для приёмов и церемоний, сыщик Глеб Самоваров в прямом смысле слова остолбенел, так как он ожидал увидеть что угодно, какого угодно правителя, но не это. Царь Евагрий, невысокий квадратный человек с короткими толстыми ногами, одетый в простую мужицкую одежду прямо перед троном по-футбольному чеканил чёрный кожаный мяч.
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, — громко комментировал он свои действия. — Вось… едрит твою через коромысло! — Выругался Евагрий, когда мяч соскользнул с ноги и отлетел прямо к появившимся в зале гостям.
— Восемнадцать с половиной раз! — Торжественно объявил писарь в красном кафтане и записал в отдельную тетрадь футбольный рекорд царя.
— Ладно, пиши, — немного поморщившись, махнул на него рукой самодержец.
— Соблаговолит ли, царь-батюшка, продиктовать состав на завтрашнюю игру против думской фракции Гуманистов? — Услужливо спросил писарь. — Пора показать «гуманикам», где раки зимуют? А то они неделю назад нашу дворню разнесли в пух и прах. Уважение, отец родной, теряем в глазах общественности!
— Сказано, что завтра я сам выйду на поле в центр нападения, — пробурчал Евагрий, — с остальными потом разберёмся. И вот что, Елизар, сбегай пока на кухню, проконтролирую готовку ужина. А у меня сейчас конфиденция по важному государственному вопросу.
— Слухаюсь! — Отчеканил писарь Елизар и без лишних вопросов трусцой посеменил к небольшой двери в другом конце царского зала для официальных церемоний и приёмов.
А самодержец Великой Морковии незаметно хитро подмигнул Медузе Горгоновне, затем накинул на себя расшитый золотом кафтан, небрежно валявшийся на троне, и напялил золотую корону на макушку своей крупной кучерявой головы. Чувствовалось, что все эти условности этикета немного раздражали царя, широкое лицо которого со сбитым сломанным носом напоминало больше физиономию боксёра или борца. Поэтому, когда Медуза, Василиса и Глеб присели около царского трона, подозрительного Герасима стражники на аудиенцию не допустили, сыщик не удержался и спросил: