– Эй, Марк, что с тобой? – тряхнул его Люс за плечо.
– Ничего. Просто вспомнил…
– Что именно?
– Другую планету. Иную. Вер-ри-а.
– А вы из Старой гвардии императора? – спросил у трибуна, набравшись смелости Люс.
– Нет, – отвечал Флакк.
– Так вы не “старик”? Тогда кто? И что вам, ма фуа, нужно? – спросил Марк.
– Я – военный трибун Четвертого сдвоенного космического легиона Республики Луций Валерий Флакк.
– У императора нет Четвертого сдвоенного легиона… У него нет легионов, кроме иностранного. Только дивизии, корпуса, бригады… – Марк осекся, потому что сообразил, что трибун произнес не “императора”, а “Республики”. – Так вы…
– Я с Лация. Догадался, наконец? – Впрочем, в голосе Флакка не было торжества или превосходства. Он говорил, как всегда, ровно.
– Но я-то вам зачем? – растерянно пробормотал Марк.
– Если кратко: ты мой дальний родственник. Я должен тебя спасти. Остальное объясню потом.
– А я?.. – спросил Люс.
– Тебя прихватил за компанию.
– Ничего не понимаю. Ведь я жил на Вер-ри-а… – сказал Марк.
– А родился ты на Лации. Когда с тебя снимут ошейник, ты многое вспомнишь…
– Снимут ошейник? – Марк обомлел. – Вы же меня убьете…
– Да нет же… С чего ты взял?
– Так на Колеснице казнят рабов. Или вы не знаете? – Марк вздохнул. – На Лации, наверное, ничего о нас не знают. Иначе вы бы не вырядились в этом году русским гусаром. Так вот, если раба приговаривают к смерти, его отводят в подвал и снимают ошейник. Раб без ошейника лежит на полу. Хлеб и воду ставят в противоположный угол камеры. Рядом никого. Никого, кто бы дал напиться, или протянул крошку хлеба. Вода и хлеб… Они слишком далеко, не дотянуться. Встать раб не может. Потому что изуродованная шея не может удержать голову, будет голова болтаться на туловище, как шарик на веревочке. Разумеется, тут же переломятся позвонки и… крак. Смерть… или паралич… И так приговоренный лежит, лежит, боясь пошевелиться. Он понимает, что рано или поздно умрет, что выхода нет. Но пока раб лежит, он живет. Гадит и мочится под себя, боится спать, потому что во сне может резким движением сломать шею. Иногда смельчаки пытаются придерживать голову руками и ползти… ползти за водой и хлебом. Но они умирают… все. Говорят, лучше сразу встать. Встать и умереть. Тогда смерть неминуема… А мучения краткие.
– Вот глупец, – покачал головой Флакк. – С тебя снимут ошейник и заменят протектором на первое время, пока мышцы не восстановятся. Или ты всю оставшуюся жизнь хочешь быть рабом?
– Я что, получу свободу? – Марк задохнулся.
– Конечно!
– Честно говоря, никогда о таком не слышал. На Колеснице никто не отпускает рабов на волю. Ошейник разомкнут лишь после смерти. Когда со старого раба снимают ошейник, шея у него тоненькая, с пепельной сморщившейся кожей, точь-в-точь у куренка. Я видел однажды… – Марк передернулся.
– И что… все годы с тебя ни разу не снимали ошейник?
– Конечно. Только вшивали куски пластика. Погодите… Но раб без ошейника сходит с ума. Как же так? Я тоже того… рехнусь?
– Это все сказки, малыш. Ты станешь свободным – только и всего.
Он станет свободным… Марк огляделся, как будто видел окружающий мир впервые. По краям дороги тянулись деревья в осеннем красно-желтом наряде. Вдали синели отроги Диких гор. Все краски вдруг сделались ярче, воздух – прозрачнее, и даже стойки стабилизаторов вдоль дороги стали мелькать чаще. Свобода? Что это такое? Марк не мог представить. Он был свободен в детстве. “Свобода” и “детство” слились в его сознании.
– Желаете подключиться к ведущей шине магистрали? – спросил управляющий компьютер “тайфуна”.
– Нет. Автономный режим, – приказал Флакк.
Они проехали еще три километра без приключений. Но у границы сектора Фейра их обогнал жандармский скутер. Мигнули сигнальные огни, “Остановиться!”, – велел механический голос.
– Останови! – приказал машине трибун.
“Тайфун” тут же завис над дорогой.
Жандарм спрыгнул со скутера, подошел. Марк разглядел на синем мундире нашивки сержанта. Трибун, не поднимаясь, протянул руку. Жандарм коснулся своим комбраслетом золотого, украшенного драгоценными камнями комбраслета на руке Флакка.
– Добрый вечер, барон Фейра! – воскликнул коп, подобострастно глядя на трибуна и сгибая спину. – Хороша ли дорога, мсье? Достаточно ли гладкая для барона Фейра?
– Камней пока не встречал, – последовал ответ.
Жандарм отступил, и “тайфун” помчался дальше.
Марк не помнил, как уснул. “Тайфун” слегка покачивался, унося его все дальше от усадьбы Фейра, и незаметно вкрадчиво убаюкал. Марк на миг прикрыл глаза, а когда открыл, все вокруг изменилось. Осенний день короток. Небо все более наливалось красным. Фаэтон должен был вот-вот сесть, и Селена Прима, сейчас желтая, круглая, как зерно маисоли, висела в небе. Дикие горы темнели уже вдали, за спиной, а сама машина мчалась по пустынной дороге. И вокруг лишь скалы, красноватый песок, кусты серой пыльной травы. Попадались отдельно стоящие деревья – серые морщинистые стволы, все в наростах, толстые ветви увешаны плотными шарами мелкой жесткой листвы. Стадо низкорослых местных оленей трусило, не обращая внимания на несущийся над дорогой “тайфун”. Там, за перевалом, который беглецы недавно миновали, остались поля красноватой земли, влажная пышность зеленых лесов с воплями древесных ящериц и уханьем ночных птиц, богатые усадьбы и сонные городки. Здесь же была скудость полупустыни, где всегда мало дождя, мало еды, и смерть подстерегает на каждом шагу.