— Зарабатывает Талоба Кат на этих боях очень много, — рассказывал тем временем Курдай. — А после боев часто приглашал гостей к себе домой. Это же почти замок был, по крайней мере, внутри. Роскошные залы, изысканная кухня, танцы и разврат до утра. Я как-то заходил к нему в обычный день, по-соседски. Очень красиво. Там еще и подвалы есть, говорят, жуткие, для самых изысканных способов разжигания страстей. Но я их не видел, туда меня не приглашали. Да я и не стремился, честно говоря.
Курдай подмигнул и состроил такую рожицу, что я должен был дать полную волю своему воображению. И эти сцены меня не порадовали. Надеюсь, что я слишком плохо понимаю здешних игроков. Курдай казался мне все более неприятным человеком. Хотя, скорее всего, дело было не в нем, а в тех правилах, которые диктует тут игра. Игра, Джеса, это просто игра, вот такая безумная, но не ты ее сочинил, надо успокоиться.
— Эх, нет в тебе, сыщик, вожделения. А жаль. Многое упускаешь. Но я тоже такой. Мне многое рассказывают, а иначе откуда я все знаю? Очень люблю слушать всякие истории, в том числе и про непотребства. Как и все. Даже не спорь. Я знаю. Только некоторые, как я, любят слушать. А некоторым подавай участие.
— А ты чем занимаешься, если не секрет, — решил я прервать его доморощенные философствования.
— Книги пишу. Очень популярные, — он лукаво мне подмигнул. — А все сюжеты беру из жизни, отсюда. Поэтому у меня дом всегда открыт. И люди ходят, рассказывают. Ты не подумай, я их истории не выдаю никому. На меня можно положиться. Но в голове все кипит, бурлит, смешивается. А потом из этих ингредиентов получается отличный соус. Тут Курдай зашелся хохотом, колотя кулаками по столу.
— Запомни, сыщик, писатель должен уметь слушать, наблюдать и делать выводы. А потом смешивать восхитительный коктейль. Вот и весь секрет. Я знаю, ты хотел узнать этот секрет. Все хотят узнать. Так я и не скрываю. Но вот беда, никто не следует моим советам. Только восхищаются, цокают языками, а повторить не могут. Потому что слушать не любят, всем приятнее говорить, желательно о себе, любимых. А мне только этого и надо. В этом мы с тобой похожи. Я не сыщик, но работу мою можно с твоей сравнить. Вполне. Почему бы нет? А что, расскажешь о себе? Услуга за услугу.
Мне вдруг стало жалко этого человека. Одинокого, бесконечно, чудовищно одинокого. Что бы он там ни говорил о жене, детях и гостях, но внутри у него пустота, в которой трепыхается неприкаянная душа. Или только такие люди и могут быть писателями? Этот его «коктейль» нужно было где-то взбивать, и внутренняя пустота как раз и есть «миксер», в котором взбалтываются мысли, наблюдения и беспросветная тоска. Немудрено, что в дом Талобы его никто во второй раз не позвал.
Я вдруг вспомнил, как писал письма Юнте, уехав укрощать дикий портал. Чтобы написать письмо, мало пересказать события дня. Нужно видеть глаза человека, который будет читать письмо, нужно вставлять намеки, понятные только двоим, нужно плыть на одной волне с адресатом, который находится бесконечно далеко и живет совсем другой, непостижимой для тебя жизнью. Написав же, перечитывать, прикидывая, что можно понять из текста, насколько удалось скрыть истинные чувства и свою тревогу, развлечь, но не напугать рассказом о своих приключениях… Интересно, как думает писатель? Способен ли он вообразить не одного человека, а десятки, тысячи читателей?
Курдай молчал, с любопытством поглядывая на меня, а я понял, что слишком глубоко задумался. Что-то в этом виртуальном мире не так. Голова теряет свежесть восприятий, слишком глубоко переключается на мысли и ощущения. Способность думать и одновременно контролировать ситуацию, поддерживать разговор, пить чай и совершать другие обычные действия куда-то испарилась, и это мне совсем не нравилось.
Взгляд Курдая вдруг метнулся от меня к окну. Ну конечно! Это их зрение! На обработку лишней зрительной информации уходит слишком много сил! Мозг не справляется. Нужно что-то сделать. Магия здесь не работает, так, может, просто заклеить уголки глаз?
Какая же ерунда лезет в голову! Нужно собраться. У меня дело, которое нужно поскорее раскрыть.
— Скажи, Курдай, ты не знаешь, кто бывает в доме Талобы когда его самого нет?
— В доме? — растеряно переспросил Курдай, отрываясь от созерцания индустриального пейзажа за окном. — Обычно никого. Бывает, что он в доме кого-то из гостей оставляет. Вернее, прекрасных дам. Не очень часто, раза три-четыре в год такое бывает. Одна вообще жила больше трех десятков дней. Мы все строили предположения, поженятся они или нет. Но потом она ушла, больше ее в доме никто не видел. Может, поругались, не знаю.