Сыщик
Посвящается
Антону Павловичу Чехову
Вечером в сочельник, когда сумерки уже надвигались, но желанная звезда еще не зажглась на горизонте, ко мне пришел гость. Звали его Андреем Ивановичем Петровым. Он служил в моей конторе объявлений. Это был чудной человек. Когда, бывало, он — неподвижный и задумчивый — стоит в своей любимой позе, прислонившись спиною к стене и сложив руки на груди, мне всякий раз так и вспомнится статуя командора: этакая громадная, словно из камня вытесанная, могучая фигура. Думаешь: вот тронется с места этот гигант, — то-то стук пойдет от его ножищ, непременно он что-нибудь толкнет, опрокинет, сломает. На самом же деле Андрей Иванович обладал настолько осторожною походкой, что, кажется, мышь делает больше шума, пробегая по полу. Ловок он был поразительно: я никогда не видал, чтоб он уронил что-нибудь. Когда мы бывали вместе в театре или на гулянье, то он пробирался в толпе, как вьюн, и в то время, как мне приходилось раз десять сказать и самому выслушать: «виноват», Андрей Иванович ухитрялся пройти, не толкнув никого и сам не получив ни одного толчка. Однажды у нас в конторе задебоширил клиент — «Геркулес» из местного цирка. Он пришел пьяный, обиделся на меня за что-то и начал кричать. С гостем, который вяжет узлом кочерги и носит на плечах пирамиды из пяти человек, шутки плохи. Я уже думал послать за полицией; вдруг Андрей Иванович подошел к буяну, спокойно взял его за шиворот, качнул вправо, качнул влево, поворотил к двери, и оторопевший от неожиданности силач кубарем вылетел из конторы. Я не верил своим глазам, а Андрей Иванович как ни в чем не бывало возвратился к своим занятиям.
— Как же, батюшка, вы не сказали мне, что вы такой богатырь? — воскликнул я.
— Что ж хвастаться-то? — спокойно ответил Петров.
Андрей Иванович поступил ко мне по рекомендации одного из моих ближайших приятелей. Меня очень интересовало прошлое моего конторщика, но на этот счет он был крайне скрытен: на прямые вопросы давал уклончивые ответы, а при косвенных намеках вилял речью, как Талейран и Меттерних, вместе взятые. Я обратился с расспросами к приятелю, рекомендовавшему мне Петрова. Тот сердито поморщился.
— Охота тебе лезть не в свое дело?! Андрей Иванович хорошо тебе служит?
— Лучше не надо.
— Так чего ж тебе еще?
— Но послушай, братец, согласись сам: что за странная таинственность? Может быть, на нем… того… в некотором роде пятно?
— А хоть бы и пятно? Что, тебе легче станет, если ты узнаешь? Только получишь предубеждение против хорошего, преданного малого.
— По крайней мере, скажи вот что. Он рекомендован мне тобою, а ты ведь у нас либерал большой руки… Он — храни Бог! — не социалист?
Мой приятель оглушительно захохотал.
— Ой, пощади! уморил! убил! — кричал он, захлебываясь от смеха, — Андрей Иванович — социалист! Попал же ты пальцем в небо!
Любопытство мое было напряжено в высшей степени, и наконец я не выдержал — прямо и резко потребовал у Петрова объяснений, указывая, что держать у себя на службе «таинственных незнакомцев» крайне неудобно и боязно. Андрей Иванович поднял на меня свои серые глаза, — замечательно холодный и пристальный взгляд был у этого человека, — и спокойно сказал:
— Я не скрываю своего прошлого, а только не люблю говорить о нем без нужды, так как весьма многим мое прежнее звание не по вкусу, и я часто имел из-за этого большие неприятности. Но, раз вы требуете, так извольте: я был сыщиком… А затем — если вам это не нравится — можете меня уволить; претендовать на вас я, конечно, не в праве…
Разумеется, я не отпустил от себя хорошего и деятельного служащего, но… вот тебе и социалист!
Мы поздоровались с Петровым, уселись вместе на подоконник и стали бесцельно глядеть в декабрьские сумерки. Звездочка зажглась. Ударили ко всенощной. Петров перекрестился. Раньше я не замечал за ним особенной набожности, а потому немного удивился. Он заметил:
— Вам, Ипполит Яковлевич, странно, что я перекрестился? Оно, знаете, точно: к религии я не очень привержен, — жизнь-то тебя треплет-треплет, за куском-то гонишься-гонишься… поневоле озвереешь душой! А всё иной раз очувствуешься и Бога вспомнишь… особенно вот — благовест… Эх, если бы вы знали, как он выручил меня из беды десять лет тому назад! Хотите, расскажу?
— Пожалуйста!
— Извольте слушать. В 187* году я был причислен к м-скому полицейскому составу. Заведовал нами полковник Z. Я был у него на отличном замечании, и мне поручались только крупные и трудные поимки. Появился в М. один громила. Звали его Федором, а по острожной кличке — Чеченцем, так как хоть Федор чечни и в глаза не видывал, а был самым настоящим православным туляком, но вид имел строгий, нрав дерзкий и горячий и был необыкновенно быстр на руку. В М. он работал не один, а с компанией таких же молодцов, как он сам, и работал чисто: нынче взлом здесь, завтра грабеж там… ужас что творилось! Убивать, однако, не убивали. Мало-помалу вся честная компания была перехватана; остался гулять на свободе один лишь Федор. Полковник поручил его мне.