— Да нет, это снаружи, словно кошка когтями шкреготнула.
— Братцы, я знаю! Это не кошка, это был морской черт!
Фраза принадлежала актеру-голландцу и сказано это было с таким выражением, что у многих перед глазами возникла картинка: распластавшийся в черной воде зеленый чертяка — большой, не сильно короче лайнера, провел огромным кривым когтем по стали обшивки, как бы примеряясь…
— Бросьте шутить! — нервно бросил кто-то.
Но шли минуты, а ничего не происходило.
— Музыка! Играйте же! Жарьте во всю! — закричали со всех сторон и восторженно зааплодировали.
— Сбацай нам джигу, Пэдди! — захлопали пассажиры по плечам волынщика — такого же рыжего и молодого как они.
И вскоре закружились и запрыгали, встав в круг. Снова начались пляски и веселье.
— Shall we dance?[26] — обратился к юной белокурой высокой девушке француз в аккуратном, хотя и сильно поношенном фраке, лишь немного ее старше и на полголовы ниже.
— Цо то пан мувит? — смущенно улыбнулась девушка, однако приглашение приняла.
Внезапно торжество опять нарушилось.
— А! Крыса! Крыса! — закричала молоденькая ирландка.
— Крыса! Мать ее! — загалдели гости. — Rat! Diabla topo! Al naibii de șobolan![27]
И верно, в самый разгар праздника невесть откуда появилась здоровенная крыса, перебегавшая из одного угла столовой в другой. Отчего-то мокрая и взъерошенная, она словно искала убежища от неведомой опасности.
— Эк шныряет! — пошутил кто-то. — Как будто за ней гонится сотня голодных кошек!
Несколько минут парни гоняли грызуна, а девушки визжали от испуга (больше, пожалуй, наигранного), пока серая тварь не скрылась в какой-то щели, и вечеринка возобновилась. Смех и звуки волынок и губных гармошек, блеск глаз хорошеньких ирландских девушек, возгласы молодых итальянцев — люди радовались и веселились, ведь это так славно и весело — ехать в Америку на таком прекрасном пароходе за новой прекрасной жизнью…
Однако веселились не все. В десятках каютах, тускло освещенных маленькими ночниками, под грубошерстными одеялами храпели пассажиры.
Кто-то разговаривал и ругался во сне, где-то скрипели койки в такт движению нетерпеливых влюбленных. Заплакал младенец, молодая мать, успокаивая его, принялась что-то напевать на восточном гортанном наречии.
И вот в одной из кают пассажирка — датчанка средних лет услышала странный шипящий звук, раздававшийся из уборной.
— Аксель! Ты спишь?
— Почти, Дагмар… — недовольно пробурчал супруг, натягивая одеяло.
— Ты это слышишь?
— Слышу! — раздражение стало откровенным. — На этом английском корыте не в порядке канализация, только и всего!
— Ты точно уверен?
— Дорогая, я двенадцать лет как-никак занимался водопроводом в нашем Копенгагене!
— Извини, Аксель, я так волнуюсь…
И подумала, как все же хорошо, что в это плавание в поисках лучшей доли они не взяли дочек-погодков. Как-то спокойнее, что они сейчас у свекрови в Эсбьерге. Вот устроятся и заберут их в Новый Свет.
— Ох, дорогая… — слесарь обнял жену. — Хватит тебе волноваться попусту! Уже завтра мы будем на твердой земле…
Разумеется, он не мог знать, что дело не в испорченной канализации.
Где-то внизу ледяная атлантическая вода заливала отсек, и вытесняемый ею воздух вырывался через колодец стояка под нарастающим давлением.
Прямо ему в лицо своими обоими стволами смотрел знакомый уже дирринджер.
Забившись в угол, Елена держала его на прицеле, сжимая оружие обеими руками.
Один глаз её был широко открыт, другой заплыл, будто от сильного удара.
— Господи, Леночка, что с тобой! — только и смог вымолвить он.
— Ох, Юрий, — это ты?! — ответила она срывающимся голосом.
И опустила пистолет.
— Боже мой, я чуть было не нажала курок! — она в изнеможении бросилась на кровать.
— Лена, что случилось?
— Юрий, она унесла зеркало! — с трудом вымолвила девушка.
— Кто?! — оторопело замер Ростовцев.
— Эта… женщина! Стелла, из каюты того человека. Я не смогла ее остановить, прости…
Голос ее, отчего-то звучал сконфуженно, как будто она была бы полицейским, упустившим уже пойманного злодея. Хотя что бедняжка могла сделать? Ее глаз и скула распухли, на разбитой брови висела капля крови.
— Дорогая — скажи — что случилось?! — приобнял он Елену за плечи.
— Ты ушел, — срывающимся голосом начала она. — А через минут десять постучали. Я думала — это ты, а там она! Ворвалась, обезумевшая и злая, как сто чертей. Я сумела отбиться от неё только потому, что она в первую очередь кинулась за зеркалом.