Лиз мельком подумала, что девчонка похожа на мулатку или квартеронку, причем на ту, что родилась от цветного отца и белой матери. Редкая птица. Подумала и забыла, какая разница сейчас, кто там чей папаша?
— Сестрички, чего ждем?! — нарочито весело осведомилась она. — А ну, за мной!
В несколько секунд ключами стюарда она распахнула двери, за которыми оказалась лестница, ведущая наверх.
«Сестрички» встрепенувшись, поминутно взвизгивая. Впереди бежала мулатка, быстро переставляя ножки в смешных войлочных тапочках.
Здесь и там слышался звон разбитого фарфора и стекла.
Но вот журналистка почувствовал дуновение свежего воздуха. Кажется, они добралась до верхней палубы.
— Ну, малышки, мы победили! — начала она. — Еще поднажать…
Но тут бурный, ледяной поток, вырвавшийся из сломавшейся под его напором двери, сбил ее с ног и отбросил обратно к аварийному трапу, за перила которого она еле успела ухватиться. Напор воды был настолько сильным, что девушке не удавалось поставить ноги на трап. Вода бурлила вокруг, обжигая и давя, хлеща пеной в лицо.
Вот наконец она нащупала ступеньку — и в этот миг вода накрыла ее с головой. До нее еще долетел крик спутниц, а затем поток швырнул её вниз, и удар по голове погасил сознание…
— Затоплены отсеки с первого по восьмой. Вода поступает в девятый отсек.
— Машинной команде — наверх! — распорядился капитан.
И добавил:
— Спаси вас Господь!
А затем медленно, по стариковски шаркая направился к себе в каюту. Последней его внятной мыслью была та, что все ж он правильно сделал не взяв в рейс Бена.
С правого борта донесся шум борьбы, проклятья на полудюжине языков, матросская брань, а затем ударили два револьверных выстрела.
— Пошли прочь, мерзавцы!!
Ростовцев обернулся. Мэрдок, размахивая оружием, наступал на толпу вопивших мужчин возле складных шлюпок. Подоспевшие матросы при помощи нескольких пассажиров расчистили дорогу сгрудившимся у надстройки женщинам из третьего класса.
И, глядя на то, как ее спускали на воду, Юрий вдруг понял — это последняя…
Весь низ с кортами, турецкими банями и прочей роскошью уже ушел под воду. А с ним и Монпелье — вряд ли в этой суматохе его вытащили…
«Утоп, как мышь в ведре!» — злорадно усмехнулся Ростовцев. И пожал плечами.
«А что, тебя самого ждет другая судьба?»
Да — и его и всех оставшихся, если не произойдет чудо…
Стряпчий обвел взглядом толпящийся на палубе народ.
— Где мой муж?! — выкрикивала женщина в разодранном платье и модной шляпке. — Где мой муж?! Где мой муж?!
Разрыдавшись, она опустилась на доски палубы.
У надстройки лежал, крича от боли, почти голый кочегар. Он обварился струей пара из лопнувшей трубы. Товарищи вытащили его наверх, и он лежал здесь окровавленный, забытый и покинутый всеми, моля о смерти.
— Спасите меня! Спасите! — кричал молодой джентльмен, протягивая руки к окружающим.
— Сейчас только господь Бог может нас спасти, — ответил ему пробегавший мимо матрос.
Плакали дети и взрослые мужчины, молились женщины, жалобно подвывали собаки, которых так никто и не удосужился выпустить из клеток…
Он увидел супругов Штраус. Те сидели бок о бок в шезлонгах, держась за руки. Они хотели умереть вместе, как и жили. Испуганная маленькая девочка всхлипывала, звала маму. Мальчики, которым не хватило места на шлюпках, храбрились и даже улыбались. Они уже взрослые и им не годиться плакать.
Юрий вдруг вспомнил эпизод из виденного накануне отъезда из Санкт-Петербурга «синема». Картина всемирного потопа, где точно так же на последних клочках суши толпятся обезумевшие люди, спасаясь от бурных волн…
Заметив стоявшего у надстройки Михаила Михайловича, задумчиво курившего трубку. Ростовцев подошел к нему.
— Юрий… — грустно улыбнулся Жадовский, поднимая на него глаза.
Он затянулся «кэпстэном».
— Знаете, о чем я сейчас подумал? Выходит так, что всю мою жизнь я шел к этой ночи. И когда был юнкером. И когда дрался с турками у Баязета и Пловдива. И когда выручил Михея Шутова. И когда сидел в камере Казанского тюремного замка. И когда решил напоследок посетить Монте-Карло. Шаг за шагом — все к этому часу. И может быть, я и родился, чтобы так умереть? Ведь господин Уайльд нашел таки мне место в шлюпке, а я уступил его одной молодой француженке. Может, чтоб ее спасти я и жил? И еще…