— Моя задача, — завершил рассказ Ростовцев, — превратить наследство в наличные деньги и перевести в Россию. Комиссионные обещаны приличные, так что я могу позволить себе быть мотом и прокатиться первым классом.
— Как прозаично! — вздохнула журналистка, не иначе ожидавшая романтической истории с любовью и кровью.
Она извлекла из перламутрового портсигара длинную пахитоску и прикурила от золоченой австрийской зажигалки в виде маленькой бутылочки.
— Вас не шокируют мои привычки, мистер Йурий? — запоздало осведомилась американка.
— Нет, что вы! Желание дамы — закон! — не удержался Юрий от комплимента.
Тем более его и в самом деле это не шокировало, он повидал на своем веку курящих женщин — от доморощенных курсисток до роскошных кокоток полусвета и от «марух» из сомнительных кабаков до сибирских туземок. Эка невидаль, право слово!
— А вот взгляните-ка туда, — вымолвила Лиз, выпуская дым.
В углу салона сидел джентльмен с усталым лицом.
— Это никто иной, как Томас Эндрюс!
— Признаюсь, это имя мне ничего не говорит…
— Это главный строитель нашего корабля. Выходит в первое плавание на своем детище!
— Смело… — похвалил Нольде.
— У нас в России тоже есть похожий обычай, — припомнил к слову Ростовцев. — После того, как заканчивают строить новый мост, спроектировавший его инженер с обнаженной головой становится прямо под ним, в момент, когда по нему проходит первый поезд. При этом перед ним ставят столик, на котором стоит полный венгерский стакан водки.
— О, йес wodka! — кивнула журналистка, наверное, уже наслышанная о данном русском национальном напитке. — А зачем, это такой древний русский обряд?
— Нет, просто после того, как поезд пройдет, он выпивает эту водку, чтобы успокоить нервы. Потому как если мост сделан плохо или в чертежи вкралась ошибка, то он рухнет прямо на голову строителя! — пояснил стряпчий.
Элизабет тут же вытащила книжечку и чиркнула там несколько слов, не иначе для будущего репортажа.
А Ростовцев задержал взгляд на странной броши под левой ключицей синего в искорку дорожного платья девушки.
Пластинка из бледного золота изображала не то кошку, не то тигра, сидящего на троне, вытянув передние лапы. Два грубо шлифованных ярко-зеленых глаза-изумруда придавали свирепой морде какое-то комичное выражение. Работа была явно старинной и незнакомой — не европейская, но и не восточная.
— Заметили? — спросила девушка. — Вот и мистер Бонивур тоже обратил внимание. Мой талисман! Это ягуар, древний символ индейцев майя до того, как их покорил Кортес. Его мне подарил в Мексике один революционер — настоящий джентльмен, поэт и генерал тамошней армии… — девушка загадочно улыбнулась. — Между прочим, потомок последнего индейского короля этой страны! Он погиб почти на моих глазах, бедный благородный рыцарь…
— Ягуар, значит, — зачем-то повторил Ростовцев.
— Это такой зверь наподобие нашего горного льва или африканской пантеры.
— Да я знаю про них, — кивнул Ростовцев. — Хоть и прошло много времени, а гимназический курс географии не выветрился из головы.
И для чего-то добавил:
— У нас в России есть похожие, на Кавказе, да и в северных лесах тоже, рысь называется.
— О, r’yiss! — Элизабет опять что-то записала в книжечку.
Сказать по правде, рыси и пантеры с прочими кошачьими, хоть даже и золотые, Юрия сейчас не особо волновали. Куда больше его занимал другой вопрос: а что, собственно тут делает его старый знакомый и в прошлом коллега по полярным странствиям барон фон Нольде, в данный момент опорожнивший уже третью или четвертую рюмку вермута?
Отставному офицеру не на что, вроде, шиковать в первом классе такого парохода! Если даже у него и есть какое-то имение на родине, то что с того? Знаем мы этих остзейских баронов — земли меньше, чем у иного полтавского куркуля, да и та камни да болота. Наследство, что ли получил? Или выгодно женился?
— Видите? — прошептал Бонивур, отвлекая Ростовцева от финансов барона.
И показал кивком головы в сторону лестницы — там важно спускалась высокая дама лет сорока. Судя по элегантному парижскому туалету и обилию драгоценностей с яркими камнями, птица высокого полета. На груди ее покоился яркий сапфир, при виде которого любой индийский махараджа умер бы на месте.