— Меня зовут Блэк, — веско поправил Митчелла гость. — Заранее скажу, я не люблю, когда перевирают мою фамилию.
— Разумеется, мистер Блэк.
Хозяин, чуть вздрогнув, отступил на шаг.
— Прошу, пройдемте в дом…
Он провел гостя через холл и коридор, и открыл дверь в помещение, оказавшееся небольшой конторой.
Усевшись в кресло, гость как ни в чем не бывало оглянулся вокруг. Контора Митчелла была похожа на тысячи других небогатых деловых контор: прокуренные стены, украшенные картинами и гравюрами, сейф, стол и стулья, возле окна бюро, на котором неопрятной грудой лежали конторские книги.
Митчелл уселся на винтовом стуле, и некоторое время, словно ожидая чего-то, смотрел на гостя, играя цепочкой от часов.
Хозяин был в длинном темном сюртуке из тонкого сукна, галстук заколот жемчужной булавкой. На черном шелковом шнурке качался монокль.
Гость так и остался в потертом плаще, разве что шляпу сдвинул.
Но почему-то всякому с первого же взгляда стало бы ясно, кто главный в этой паре.
С минуту царило молчание. Слышно было только легкое потрескивание огня в камине, и пришелец задумчиво смотрел на горящие дрова.
Грубоватые черты лица, решительные и вместе с тем невидные, голос, напротив, мягкий, могущий принадлежать барристеру или викарию. К тому же Митчелл не мог понять, из какой страны этот человек. Этот легкий, но явный акцент — немецкий, американский? Само собой, о Блэке он слышал. Слышал разное, но всегда в том духе, что он выполнял самые щекотливые поручения Экселенца. Но вот видел — впервые.
— Чем могу служить… сэр? — наконец спросил Митчелл елейным голосом.
Гость слегка усмехнулся и откашлялся.
— У вас некоторые трудности, мистер Митчелл, в одном очень важном деле… И вы просили Ложу прислать того, кто сможет их устранить. В моем лице вы имеете дело именно с таким человеком… — гость усмехнулся бескровными губами.
«Словно я у него на допросе», — подумал возмущенно хозяин и невольно нахмурился.
— Я… и в самом деле хотел… сам уладить все свои дела. Кто ж знал, что эти русские fartovye так облажаются? Мне рекомендовали их вполне достойные доверия люди…
— Ложа и не винит вас! Иначе бы с вами говорили другие и совсем по-другому, — чужак зловеще улыбнулся.
— Да, уважаемый… — нервно ответил банкир. — И прошу извинить, что не предлагаю вам кофе или чая. Я, будучи, так сказать, предупрежденным о вашем визите, отпустил прислугу, ей незачем вас видеть.
— Предусмотрительно. Но виски или шерри у вас, надеюсь, найдется?
— Да, конечно, — Митчелл почему-то почувствовал себя очень неловко. — Простите, сию минуточку!
Покинув гостя, он скоро вернулся с бутылкой и парой стаканов на подносе, на нём же стояла тарелочка с вяленым осьминогом, соль, перец и чаша со льдом.
— Так сказать, все, что нашлось у меня на кухне…
Блэк деловито налил себе виски на три пальца, бросил в стакан пару кубиков льда, а потом, достав из кармана складной матросский нож, принялся нарезать щупальца тонкими колечками. Затем, густо присыпав их красноватой пылью кайенского перца, выпил виски и закусил осьминожиной.
Мысленно банкир почему-то напрягся. На его памяти так закусывал лишь один человек — Пит Акула — последний белый тихоокеанский пират. Банкир нервно усмехнулся про себя. Между тем Блэк, допив виски, поднялся с дивана и приблизился к стене, на которой висела картина в золотой раме.
— Хм, странный у вас, однако, вкус… — в бесцветном голосе звучало неподдельное удивление.
И было от чего. Цветная картина изображала жуткую тварь, более всего напоминающую огромного головоногого моллюска с зубастым клювом и щупальцами, с огромными зелеными глазами, но при этом странно схожими с человеческими очертаниями массивного студенистого тела. Чудовище расположилось, так и напрашивалось — разлеглось, на гигантском каменном троне, расписанном извилистыми узорами и клинописью иероглифов.
Тварь была облачена в серый стального оттенка доспех, чьи пластины походили на раковины. На голове вместо короны красовался шлем с шипами и рогами. К тому же создание еще и имело две пары многопалых рук, кисти которых были переплетены, и оно опиралось на них усеянным мелкими щупальцами «подбородком». Гладкая шкура существа отливала мертвенным отблеском, как стоячая вода в омуте трясины.
От изображения явственно исходила аура злобы, могущества и древности, словно от иконы властелина тьмы из богохульного запретного храма. При этом трудно было отделаться от ощущения, что это изображение было нарисовано с натуры.