— Ой, простите, как вас зовут? — встрепенулась незнакомка.
— Ростовцев Юрий Викторович. То есть, для вас сударыня — Юрий…
— Елена. А по паспорту госпожа Кнорринг… Так зовут… звали моего мужа…
— Он немец? — зачем-то спросил стряпчий, машинально проглотив «был».
— Подданный бельгийского короля, хотя какая теперь разница… Его даже не отпели, как самоубийцу…
— Сколько вам лет, Юрий Викторович? — вдруг спросила дама, пока он переваривал это известие.
— Тридцать три… э… — Юрий не мог преодолеть растерянность. — А вам?
Тут Ростовцев спохватился, что задал бестактный вопрос. Но гостья, казалось, не обратила на это внимания.
— Двадцать… три… почти… Вы не простой человек, господин Ростовцев, раз плывете в первом классе на таком корабле? — продолжила она.
— Это не совсем так. Я обычный судейский крючок, даже без диплома. Не закончил, знаете ли, по обстоятельствам, — добавил он, словно извиняясь.
— Ах, вот как!
Повисла пауза.
— Простите, я сейчас запру дверь, — пробормотал он.
Еще не хватало, чтобы сюда сейчас сунулся Макартур или Жадовский.
— Да, конечно… — шепотом молвила гостья.
А потом принялась тихо, сбивчиво рассказывать…
Была она единственным поздним ребенком в небогатой семье обрусевших московских немцев. Отец Елены, гимназический учитель-латинист, жил вдовцом — матушку ее унесла чахотка, когда Елене было шесть лет. А в двенадцать она осталась без отца — того хватил удар прямо на уроке. Воспитывала ее двоюродная сестра отца, старая дева-курсистка. Затем жизнь, казалось, повернулась к ней лицом. Когда ей исполнилось восемнадцать, на благотворительном балу она познакомилась с молодым бельгийским коммерсантом Мишелем Кноррингом. Тот возил в Россию шоколад и какао из Конго. Сыграли свадьбу. Больше всего радовалась даже не Елена, хоть и со всем восторгом юной души влюбившаяся в элегантного иностранца, а тетка, чье здоровье к тому времени пошатнулось, и она хотела увидеть будущее единственного родного человека обеспеченным.
Мсье Мишель увез молодую жену на родину…
И на этом счастье и кончилось.
Супруг оказался домашним тираном и бешено, не по-немецки ревнивым, к тому же скупым воистину как Шекспировский Шейлок. Одержимый желанием стяжать богатство, он пускался в сомнительные затеи, быстро съевшие и без того невеликий капитал. Ее маленькое приданное и даже кольцо с бриллиантом, присланное из Америки тетушкой Мишеля, — все ушло в аферы и махинации. После двух лет брака, не увенчавшегося рождением детей, она была готова бежать, куда глаза глядят, но как оказалось, это было лишь началом. Состояние катастрофически таяло, а ворох неоплаченных счетов рос. В доме появились новые знакомые мужа. Их он представлял как коммерсантов, но при взгляде на них Елена нередко ощущала безотчетный испуг. И вот супруг затеял очередную аферу и влез в долги, а отдавать было нечем… И тогда один из новых его компаньонов, некий Ван Фельден, темный и нечистоплотный делец потребовал у Кнорринга молодую жену в уплату процентов…
— То есть, как? — невольно вырвалось у Юрия.
(Слышать он про такое слышал — уголовные проигрывали в карты своих веселых девок, а купцы — любовниц, но законную жену?! В просвещенных Европах?!)
Елена всхлипнула.
Как-то под вечер ее муж явился в компании Фельдена, пьяный и рыдающий.
— Вы, мадам, поедете со мной, — глядя на нее масляно блестевшими глазами, сообщил с улыбкой Ван Фельден.
«Хелен, прости! Прости!» — пьяно бормотал супруг вслед, пока его компаньон уводил совершенно впавшую в прострацию Елену.
В гостинице Ван Фельден повалил ее на кровать, хрипло дыша и срывая с нее одежду.
И тогда девушка вырвалась и, изо всех сил стукнув насильника канделябром, убежала.
Вернувшись домой, она застала мужа уже остывающим. Тот выстрелил себе в висок, а в передней на столике лежала повестка в суд по делу о банкротстве.
Дальнейшие несколько дней пролетели как в каком-то полусне. Вагоны, дешевые гостиницы, ощущение подступающего безумия…
Пришла она в себя только в Шербуре, и первое, что увидела, был входящий в гавань «Титаник».
И бедняжка снова зарыдала.
— Вот, все что у меня есть, — она сунула руку в карман платья и вытащила маленький кошелек из тисненой кожи.
Был он довольно тощ, и при движении руки в нем сиротливо звякнуло несколько монет.
— Десять фунтов всего… Все, что осталось… Немного, правда? — голос ее дрогнул и Юрий только сейчас понял, что та держится лишь последним отчаянным напряжением сил.