Барон нахмурился, но потом лишь пожал плечами, решив не удостаивать ответом темного мужика-раскольника.
Внезапно в той стороне, где остался мертвый, убитый небесным гостем лес, раздался странный звук, словно там замяукал рассерженный котенок, правда, с теленка размером.
Хучтутан испуганно дернулся, пробормотав под нос что-то вроде «авай!»[22]
— Птица, должно, — озираясь, пробормотал Селиван.
Ему никто не возразил.
Путники улеглись спать чутким сном таежников, положив рядом ружья. Но их сон никто не потревожил. В краю Огды они, кажется, были единственными обитателями. Не считая загадочной птицы или кто уж это был…
Утром двинулись в дорогу, рассчитывая выйти к реке более коротким путем.
Древней оленьей караванной давно, видно, никто не ходил. Однако Васенцов начал ощущать, что кто-то идет за ними вслед.
Будто сама тайга смотрела в спину. Кто это? Человек? Зверь? Лесное чудище? Или здешний древний дух или бог? Все же к спиритизму не следует, наверное, относиться так серьезно! Однако всё же это ощущение почти физически давит на затылок. Доктор поглядел на Елисея, а потом на Хучтутана. Ни тот, ни другой не выглядели обеспокоенным, но кто знает этих… детей природы?!
Доктор не стал говорить никому о своих ощущениях. Зачем? Чтобы барон вновь над ним посмеялся? Тем более им не попадалось ни зверей, ни птиц. А ведь прилегающие леса, как он знал, буквально кишели разнообразными бегающими и летающими созданиями. Взрыв так распугал всех?
И вот на краю прогала за сплошным валом деревьев они и увидели это…
— Мать честная, богородица лесная! — выдал Прохор, занеся руку для крестного знамения, да так и остановившись.
На невысоком взгорье чернел покосившийся, замшелый тын, а за ним сложенная из огромных ледниковых валунов стена. Все это прежде скрывала чаща глухого непролазного леса и лишь катастрофа обнажила для чужого взора.
— Ну, посмотрим, чего это нам попалось, — пожал плечам Нольде, уловив вопрос в обращенных к нему лицах спутников, и первый начал пробираться среди рухнувших деревьев.
Вблизи кладка была еще величественнее, а вот туземная постройка — еще более старой и жалкой. На остриях частокола торчали побелевшие черепа оленей и медведей.
С десяток черных уже почти сгнивших идолов торчали у входа.
То, что они увидели, было невозможно описать. Перед ними возвышалась мегалитическая кладка, сложенная из блоков в человеческий рост высотой и два-три роста длиной. Она стояла на ушедшей в землю скале, и Васенцову вдруг показалось, что это лишь основание какой-то уж совсем великанской постройки, съеденной временем.
— Эге-гей!.. — округляя глаза, вымолвил туземец.
Серые бревна частокола покрыл густой мох. Ворота покосились.
Постройки обрушились. Пахло плесенью, висела паутина.
Явно это капище было покинуто много лет или даже десятилетий назад? Что здесь случилось? Голодная зима? Эпидемия заразной болезни? Им, бывалым таежникам, уже попадались вымершие от оспы и кори селения, и даже города — как обезлюдевший лет сорок назад и так и не воскресший Зашиверск? А может, просто старые шаманы умерли, не оставив наследников?
Они заглянули в уцелевшую хижину.
На грубом каменном очаге взгромоздился древний, ржавый чугунный котел.
В изголовье низкого лежака под истлевшей шкурой, служившей покрывалом, желтел огромный череп, на миг показавшийся оторопевшему Нольде человеческим.
— Мамонт, однако, — бросил Елисей. — Я на них насмотрелся на островах северных, когда кость добывал. И по первости тоже жутковато было — и впрямь как великанья башка…
А Васенцов вспомнил рассказ их гимназического преподавателя зоологии, Ивана Михайловича, что де от таких находок, сделанных древними людьми, и пошли все легенды о циклопах, волотах и троллях…
— Слушайте! — вдруг вскричал Селифан. — А что, если тут дикие свою Золотую бабу прятали?
Все невольно обернулись к нему, а Хучтутан со страхом прошептал что-то.
— Болтаешь невесть чего, — бросил Елисей. — Сорни-Най — это у остяков, те за Енисеем живут да на Оби. А у здешних такого нет.
— Что вы об этом скажете, Иван Егорович? — осведомился барон.
— Да я, извиняюсь, не историк… Господин Макаренко, быть может, узнал бы, а я сказать ничего не могу.
(Васенцов и в самом деле не знал об этом, и не узнал, не успел, умерев той же осенью от дифтерита, когда спасал от заразы жителей дальних кочевий).
Барон оглядел спутников.
Селифан и Прохор добросовестно ели его глазами, дескать, как себе хотите, господин хороший, но не могём знать…