Сидевшая до того в кресле незнакомка поднялась, умоляюще посмотрев на него, и приложила палец к губам.
Он застыл молчаливой статуей, оглядывая ладную фигуру девушки, на секунду задержавшись сначала на изящной округлой груди под темно-синей тканью простого строгого платья, а потом на мягких каштановых волосах. Затем некоторое время созерцал абрис тонких, красиво очерченных бровей, сосредоточив взор на миндалевидных глазах оттенка темного аквамарина, отметил изящные контуры высоких скул и остановился на ее полных розовых губах.
Девушка невольно вздрогнула, и на лице ее появилось странное выражение, совсем непохожее на страх или стыд.
— Что вы делаете в моей каюте, мадам? — наконец, осведомился Ростовцев, обратившись к ней на французском языке.
— В вашей каюте?! — зачем-то переспросила незваная гостья.
Говорила она по-французски правильно, но с каким-то акцентом, который был ему незнаком.
И продолжила уже по-русски, ввергнув его в полное изумление.
— Я просто услышала русскую речь и решила... Я вообще думала, что на корабле из русских я одна. Вы ведь русский? А, впрочем, не важно... — казалась, она вздрагивает, как в лихорадке, от пережитого волнения.
— Как вы попали...
— Мое платье похоже на униформу горничных этого левиафана... Я увидела в порту двух девушек и решила попытать счастья... Прошла, повезло...
Вообще-то Юрий спрашивал о том, как она оказалась в его каюте.
И та, видимо, догадалась.
— Дверь была не заперта... Извините...
Видать, забыл закрыть дверь, когда выходил. Он и в самом деле не мог вспомнить, запер каюту или нет, уходя с Лайтоллером.
— Ой, простите, как вас зовут? — встрепенулась незнакомка.
— Ростовцев Юрий Викторович. То есть, для вас сударыня — Юрий...
— Елена. А по паспорту госпожа Кнорринг... Так зовут... звали моего мужа...
— Он немец? — зачем-то спросил стряпчий, машинально проглотив "был".
— Подданный бельгийского короля, хотя какая теперь разница... Его даже не отпели, как самоубийцу...
— Сколько вам лет, Юрий Викторович? — вдруг спросила дама, пока он переваривал это известие.
— Тридцать три ... э... — Юрий не мог преодолеть растерянность. — А вам?
Тут Ростовцев спохватился, что задал бестактный вопрос. Но гостья, казалось, не обратила на это внимания.
— Двадцать... три... почти... Вы не простой человек, господин Ростовцев, раз плывете в первом классе на таком корабле? — продолжила она.
— Это не совсем так. Я обычный судейский крючок, даже без диплома. Не закончил, знаете ли, по обстоятельствам, — добавил он, словно извиняясь.
— Ах, вот как!
Повисла пауза.
— Простите, я сейчас запру дверь, — пробормотал он.
Еще не хватало, чтобы сюда сейчас сунулся Макартур или Жадовский.
— Да, конечно... — шепотом молвила гостья.
А потом принялась тихо, сбивчиво рассказывать...
Была она единственным поздним ребенком в небогатой семье обрусевших московских немцев. Отец Елены, гимназический учитель-латинист, жил вдовцом — матушку ее унесла чахотка, когда Елене было шесть лет. А в двенадцать она осталась без отца — того хватил удар прямо на уроке. Воспитывала ее двоюродная сестра отца, старая дева-курсистка. Затем жизнь, казалось, повернулась к ней лицом. Когда ей исполнилось восемнадцать, на благотворительном балу она познакомилась с молодым бельгийским коммерсантом Мишелем Кноррингом. Тот возил в Россию шоколад и какао из Конго. Сыграли свадьбу. Больше всего радовалась даже не Елена, хоть и со всем восторгом юной души влюбившаяся в элегантного иностранца, а тетка, чье здоровье к тому времени пошатнулось, и она хотела увидеть будущее единственного родного человека обеспеченным.
Мсье Мишель увез молодую жену на родину...
И на этом счастье и кончилось.
Супруг оказался домашним тираном и бешено, не по-немецки ревнивым, к тому же скупым воистину как Шекспировский Шейлок. Одержимый желанием стяжать богатство, он пускался в сомнительные затеи, быстро съевшие и без того невеликий капитал. Ее маленькое приданное и даже кольцо с бриллиантом, присланное из Америки тетушкой Мишеля, — все ушло в аферы и махинации. После двух лет брака, не увенчавшегося рождением детей, она была готова бежать, куда глаза глядят, но как оказалось, это было лишь началом. Состояние катастрофичеси таяло, а ворох неоплаченных счетов рос. В доме появились новые знакомые мужа. Их он представлял как коммерсантов, но при взгляде на них Елена нередко ощущала безотчетный испуг. И вот супруг затеял очередную аферу и влез в долги, а отдавать было нечем... И тогда один из новых его компаньонов, некий Ван Фельден, темный и нечистоплотный делец потребовал у Кнорринга молодую жену в уплату процентов...
— То есть, как? — невольно вырвалось у Юрия.
(Слышать он про такое слышал — уголовные проигрывали в карты своих веселых девок, а купцы — любовниц, но законную жену?! В просвещенных Европах?!)
Елена всхлипнула.
Как-то под вечер ее муж явился в компании Фельдена. пьяный и рыдающий.
— Вы, мадам, поедете со мной, — глядя на нее масляно блестевшими глазами, сообщил с улыбкой Ван Фельден.
"Хелен, прости! Прости!" — пьяно бормотал супруг вслед, пока его компаньон уводил совершенно впавшую в прострацию Елену.
В гостинице Ван Фельден повалил ее на кровать, хрипло дыша и срывая с нее одежду.
И тогда девушка вырвалась и, изо всех сил стукнув насильника канделябром, убежала.
Вернувшись домой, она застала мужа уже остывающим. Тот выстрелил себе в висок, а в передней на столике лежала повестка в суд по делу о банкротстве.
Дальнейшие несколько дней пролетели как в каком-то полусне. Вагоны, дешевые гостиницы, ощущение подступающего безумия...
Пришла она в себя только в Шербуре, и первое, что увидела, был входящий в гавань "Титаник".
И бедняжка снова зарыдала.
— Вот, все что у меня есть, — она сунула руку в карман платья и вытащила маленький кошелек из тисненой кожи.
Был он довольно тощ, и при движении руки в нем сиротливо звякнуло несколько монет.
— Десять фунтов всего... Все, что осталось... Немного, правда? — голос ее дрогнул и Юрий только сейчас понял, что та держится лишь последним отчаянным напряжением сил.
Пересохшими губами девушка что-то слабо и еле слышно шептала. Сыщик наклонился и приблизил ухо к ее губам.
— Юрий, я должна вам сказать... Тебе сказать...
Она расплакалась, а потом вдруг прижалась к нему и принялась исступленно целовать.
— Люби меня... — прошептала она сквозь слезы. — Я хочу этого... Мне это нужно...
"Что за?.. Я не могу!.. Я не должен!!"
Но руки девушки уже лишили его воли: они скользнули по его спине и плечам, как по волшебству стянув с него рубашку. Сама Елена меж тем сбрасывала с себя одежды, пока на ней не осталось ничего.
Вот она перебросила через плечо платье, одним махом скинула нижнюю юбку и чулки с подвязками.
"Господи! Да что же я делаю?! Что за наваждение?.." — спросил сам себя стряпчий, да и замер, покорившись судьбе окончательно...
...Потом они тихо лежали рядом. Ростовцев смотрел в потолок. Елена рядом свернулась клубочком. Голова девушки расположилась у Юрия на плече, и он молчаливо наслаждался ощущением ее присутствия, легкостью тела, шелком волос на своей щеке.
Труп барона, страх мистера Смита и мистера Исмея и все прочее могли подождать.
Он и сам не заметил, как погрузился в сон...
Проснулся Юрий так же внезапно, как и заснул.
В каюте стояла тишина.
Елена лежала неподвижно, натянув одеяло до самой шеи.
Девушка медленно подняла густые ресницы, ее сапфировые цвета глаза были слегка затуманены .
— Вы, наверное, сочли, что я шлюха, раз легла в первый же день знакомства в постель к мужчине? Я прошу вас, поймите... У меня нет во всем мире ни одного человека, к которому бы я могла обратиться в эту минуту муки и страданий. Я еду к тетке мужа, от которого уже полгода не имею известий. Я даже не уверена, жива ли она? Что ждет меня в чужой стране? Помогите мне, господин Ростовцев... Юрий... — прошептала Елена. — У меня нет ничего, кроме себя самой... моего тела... Я же прошу так немного... До Нью-Йорка приютите меня в этой каюте, дальше я сама... Я смогу сойти с корабля незаметно... надеюсь. А если меня найдут сейчас, то наверняка вернут обратно... — собравшись с силами, вымолвила она еле слышно.