С другой стороны, вдруг задумался Юрий, а так ли все тут просто? Как вообще русский оказался на посту казначея "Титаника", причем русский, имевший за плечами суд и тюрьму?
Ибо он не знал ничего из его биографии, кроме того, что услышал от его родственника: по приговору суда десять с лишним лет назад дворянин Михаил Жадовский был лишен прав состояния и свободы.
И вот такому человеку доверили судовую казну?
Ростовцев смутно представлял обязанности судового казначея вообще и на британских кораблях особенно, но как подсказывал здравый смысл, тот должен иметь представление о правилах учета и хранения денег и ценных бумаг, оформлении приходных и расходных документов, составлении отчетов и Бог весть еще о чем...
На "Титанике", как он понял, имелись довольно крупные суммы денег. Это не говоря о личных драгоценностях пассажиров, среди которых пятьдесят семь миллионеров, как сообщала корабельная газета. Юрий вспомнил масляные глазки Бонивура, когда тот говорил на эту тему.
Следовательно, у судовой компании "Уайт стар лайн" господин Жадовский пользуется безусловным доверием. Без солидной рекомендации человек не мог попасть на такую должность. На памяти Ростовцева был случай, когда второй штурман обчистил корабельный сейф зашедшего в Ревель немецкого парохода, да и был таков, хотя и лежало там всего двадцать тысяч в разной валюте. А здесь же... любое колье, любая шкатулка могли обеспечить человеку несколько безбедных лет.
Черт побери, чем Жадовский заслужил такое доверие? И с чего он вдруг мистер Баркер?
Жадовский принял его в своей маленькой каюте, какой-то нарочито аскетичной — книги на полочке, фото немолодой полной женщины, окруженной несколькими высокими молодыми усачами в форме кавалеристов и драгуна, и большая нежно оранжевая раковина на столике.
— У вас есть уже что-то? — спросил Жадовский, не забыв плотно закрыть дверь.
— К сожалению, нет.
Tрезво все обдумав, еще вчера Юрий решил пока не сообщать о том, что узнал от пана Витольда.
— Но думаю, что убил Hольде из-за бумаг, возможно и в самом деле кто-то из русских пассажиров.
— Да... а я вот хотел кое-какой вопрос с вами обсудить, — по-стариковски крякнул Жадовский. — Как раз о пассажирах. Hа борту "Tитаника" есть такой себе шведский путешественник Карлсон, говорят известный, хотя я о нем ничего не слышал. Hо об нем чуть погодя, а вот еще один человек... Cреди купивших билеты был некто господин Hабоков... он, правда, сдал билет буквально за день до нашего отхода из Саутхэмптона...
— Извините, Михаил Михайлович... — в замешательстве оборвал казначея Юрий, — это... тот самый Hабоков? Депутат Государственной Думы?! Глава кадетов?
— Hе знаю, право, для кадета он, пожалуй, староват... — усмехнулся Жадовский. — Константин Дмитриевич Hабоков — первый секретарь российского посольства в Вашингтоне.
"Родственник? А, ну да... Ах, черт, он же, кажется, подписывал мир с Японией в девятьсот пятом... А кинжал-то японский!" — промелькнуло молнией в голове.
— Это, согласитесь, очень странно. Константин Дмитриевич покупал билет в самый последний момент, из самых дорогих — отдав за него пять тысяч рублей, и через два дня вдруг сдал. Впрочем, может это лишь стариковские фантазии. В конце концов, господина Hабокова на борту нет, и быть виновником происшествия он, следовательно, не может.
— А что же Карлсон? — после паузы спросил стряпчий.
— Здесь сложнее. Внешне этот господин как будто вполне добропорядочен, но он явно не тот, за кого себя выдает. Он не швед, а, судя по всему, русский.
— Э-э? — не понял Ростовцев.
Жадовский сел на место.
— Я в кадетском корпусе и Константиновском училище был среди первых по живым языкам, — пояснил он, — такой у меня, если угодно, дар от природы... А нам их хорошо преподавали, даже были и иностранцы-менторы. И как бы вам понятнее объяснить... Человек может хорошо говорить на чужом языке, совершенно правильно и естественно, но не так, как природный немец или француз. И даже в войну Двенадцатого года, как вспоминал мой дед, хотя наши офицеры бывало и русского толком и не знали, поскольку с младых ногтей ими занимались гувернеры из всяких парижей и орлеанов, — улыбка тронула его губы, — но французы часто почти сразу определяли в них чужаков. Один из сподвижников Дениса Давыдова так погиб...
Так вот, Карлсон, сколь могу судить, великолепно говорит по-шведски. Может даже это его родной язык или, скажем, он рос в местности, где много шведов. Однако по-английски этот человек говорит так, как русский, а не так, как скандинав. Он учил речь бриттов в России, можете мне поверить.
— Это... э-э... точно? — пробормотал обескураженный Ростовцев.
— Юрий Васильевич, я уже не первый год плаваю по морям, и встречал людей самых разных наций... Я не берусь по акценту с первой же фразы назвать родину человека, но одного от другого сразу отличу. Вот, пока на этом все... как будто.
— Можно вас еще спросить, Михаил Михайлович? — осведомился Юрий. — Так сказать, личный вопрос.
— Можно, Юрий Васильевич.
— Скажите, как вы вообще стали кассиром "Титаника"?
— Казначеем, позвольте уточнить-с, на кораблях, плавающих под флагами Великобритании или Североамериканских Штатов, судовых кассиров не имеется... Тут секрета нет, меня перевели на этот пост с должности казначея "Мажестика", как и многих, если на то пошло...
— Да я, собственно, несколько не то имел в виду... — замялся Юрий.
— А на "Мажестик" я был устроен благодаря протекции господина Джозефа Исмея, батюшку которого спас от верной смерти в Дунайскую кампанию.
— Его что, хотели убить турки? Англичанина? — удивился Юрий.
Как он помнил с гимназических времен и из романов Немировича-Данченко, бритты были союзниками Османской Порты, душившей православных "братушек" — сербов и болгар. Хотя дикие азиаты, что с них возьмешь?
— Турки? — как-то по-особому, горько и затаенно-саркастически усмехнулся Жадовский. — Как бы не так-с, наши. Точнее, болгарские ополченцы Столетова. И не просто убить, а ... впрочем, не буду говорить вслух о том, чему стал свидетелем. Уточню лишь, что мне пришлось из милосердия пристрелить несчастного драгомана-грека.
Болгары вообще делали такое часто — и с турками, и не солдатами, а с мирными жителями, и со своими, кого сочли "потурченцем", и армянам и иудеям с греками тоже, бывало, перепадало...
Я от иных своих товарищей даже слышал, что они бы не стали воевать за болгар, если бы знали, что те собой являют. Однако об этом не прочтешь в учебниках...
Он замолчал, думая о чем-то, судя по выражению глаз, важном для себя.
— Я понимаю, что вы хотите знать... И хотя не обязан, но вам расскажу, как-никак я вовлек вас в это, как я подозреваю, дурно пахнущее дело.
Я был офицером русской армии, как вы знаете, как все мужчины моей... нашей, — зачем-то поправился он, — семьи. В двадцать с небольшим я, полный мечтаний о доблестях, о подвигах и славе, угодил на войну с османами...
Я был на обоих театрах той войны — Кавказском и Дунайском. Плевна, адская осада Баязета, где мы ели ишачье мясо с червями, Карс, переправа через Марицу во время ледохода, сражение при Горном Дубняке, когда мы с нашими дрянным ружьями Карле с дурацким табакерочным затвором шли в штыки на редифов Махмед Али-паши, а те били по нам из пятнадцатизарядок Винчестера... Лично Гурко вручил мне Анну с мечами, а господарь Кароль — румынский Железный крест.
После Болгарской кампании был откомандирован личным приказом великого князя Михаила Николаевича в сводную гвардейскую роту почетного конвоя Ея Императорского Величества Марии Федоровны. Полтора десятка лет отдал я царской службе. Дослужился до звания гвардейского капитана, мог бы получить армейский полк, если бы сильно захотел. Я удачно женился, как это считается удачным в гвардии, моей супругой стала дочь богатого подрядчика Миклашевского. Тысяча двести десятин земли в Житомирской губернии приданого, не считая прочего... Супруга моя, Анастасия Ильинична, меня любила, и у нас было пятеро детей... Жаль, счастья я ей доставил не очень много, может быть, если бы не... тот случай, так бы и проиграл бы все имения — рулетка и карты стали моей страстью.