Неведомо, что было бы дальше, но тут в залу вбежал мальчик лет десяти. В обычном детском костюмчике, какие носят в Питере дети семейств средней руки. Он весело устремился к старцу. Я даже не сразу понял, кто это, хотя до того видел Цесаревича дважды, пусть и издали. Но пока я раздумывал, Алексей Николаевич, не говоря ни слова, приблизился к нам и заглянул Распутину через плечо. Видимо, Л. его тоже чем-то привлекла. И вдруг тихо вскрикнул, зашатался, из носа потекла кровь, брызнув на пол и ковры.
Тут я поневоле испугался — о недуге Наследника знала вся Россия...
Вмиг забыв о Ч.Л и обо мне, этот грубый мужик ловко подхватил Цесаревича на руки и стал укачивать, бормоча какие-то молитвы или заклинания.
А из-за двери уже выбежало несколько человек — два ливрейных лакея, молодая девица с фрейлинским алмазным шифром на плече, другая, постарше, видимо, бонна и высокий дородный мужик в матросской форме.
— Отчего за царевичем не уследили? — грозно прошипел на них Распутин. — Папа вам хвосты-то накрутит!
— Григорий Ефимович, — заблеяла бонна. — Его Высочество еще не лег в кровать, бегал и прыгал по комнате, без вас ложиться не хотел...
Распутин взволнованно прошелся по комнате несколько раз, укачивая Цесаревича, как младенца, а потом словно в первый раз увидел меня.
— Худо, что ты здесь, ой, худо! Не надо тебе здесь быть! — только и изрек он.
Потом передал уснувшего мальчика матросу, и вся компания удалилась. А сам Распутин подошел столику на котором лежала Чер. Л. И... Он наклонился над ней...
Что уж там такого увидал старец, не знаю. Но вдруг он выпучил глаза и, схватившись рукой за грудь, принялся громко рыдать, лия обильные слезы.
— Нет, Господи, нет! — причитал Распутин. Спаси Христос — нет!!!
Я подхватил Л., сунул в портфель и бежал прочь из флигеля. Через полчаса я уже уезжал из Царского Села на дачном поезде...
На следующий день меня вызвали в охранное отделение.
Сидевший в узком кабинете подполковник, не представившись, заявил:
— Не буду долго говорить. Вы сами все, наверное, понимаете. Вам, Отто Оттович, лучше уехать из Санкт-Петербурга...
— Куда? — только и спросил я.
— А куда хотите! — последовал раздраженный ответ. — Хоть в Америку, хоть в Париж, хоть на воды в Баден-Баден, подлечиться. А может, обратно в Сибирь. Вот там же метеорит недавно упал в Енисейской губернии на реке Тунгуска — его можете поискать, науке послужить!
— Только захватите с собой сами знаете какой предмет. От греха подальше. Старец, — веская пауза, — особо на этом настаивал... "
Ниже этой записи была картинка. Всё те же черти... Однако же! Целое семейство чертей. Папаша с аккуратной бородкой узнаваемого фасона, длинная тощая мадам-чертиха с выдающимся бюстом и высокой прической, четыре юных чертовочки в аккуратных платьицах и маленький чертенок в матроске. Словно для того, чтобы не было сомнений, кто имеется в виду, здесь же был изображен сидящий у ног матери семейства волосатый коренастый бес с огромной черной бородой и косматой гривой, при этом голый и с фаллосом почти до колен. Видимо пером Hольде водила черная обида. Как же, власти задвинули его, героя Цусимы и подавления революции!
Юрий ощутил вдруг какое-то глухое отвращение. Конечно, в юности ему приходилось видеть карикатуры на царя, но эта была уж больно гаденькой. Как дохлую лягушку в руки взял!
Больше записей не было. Лишь дата — день смерти барона и пара фраз:
"Какой-то бред... Сегодня за ужином я увидел вместе с двумя американцами не кого иного как..."
И все. Видимо как раз тогда в дверь каюты постучал убийца.
Ростовцев, отложил дневник.
Интуитивно он чувствовал: где-то там, на этих страницах разбухшей конторской книги и прячется отгадка.
Дьявол!
Он опять принялся лихорадочно перелистывать страницы. И заподозрил, что барон тронулся умом.
"Все быстрее и быстрее бьет в свой бубен шаманка, быстрее и быстрее танец, все грознее и мрачнее пение, все стремительней мечутся факелы. И в такт им танцует мое сердце...
И вот уже я ничего не вижу, кроме этих причудливых огненных ручьев, перетекающих один в другой, а пение становится торжественным и зовущим куда-то... "
Юрий в напряжении листал дневник.
"Я до сих пор не могу разобраться в хаосе тех впечатлений, которые связаны с этой вещью... Хотя с чего-то надо начать. Пожалуй, начну с того что я получил наследство сам его не ожидая -хотя об Альберте Ингмаровиче фон Берлихгаузене пару раз упоминали в семейных разговорах. ".
Барон писал подробно -как о чем-то важном -видать так оно и было.
...Было это в очередной отпуск -вскоре после того как не без участия Нольде была подавлена революция.
Он отправился улаживать дела с наследством — несколько десятин еще незаложенной бедной земли, полуразвалившийся дом, долги и старое семейное маленькое кладбище — место упокоения своего дальнего родственника — последнего из старинного лифляндского рода фон Берлихгаузена и его жены, Гертруды -урожденной фон Мок.
Его считали тронутым -впрочем тому были причины...
... Усадьба стояла в глухом месте — неподалеку от Рижского залива. Домик был так себе — обычная старая уже мыза. Там много лет никто не жил... Крестьяне окрестные кстати считали его отчего-то недобрым местом...
У Нольде с покойником был общий прапрадед — сестра прабабки вышла замуж за его отца. Альберт Берлихгаузен в свою очередь когда-то женился по страстной любви на молодой баронессе фон Мок -та была очаровательна добра и приветлива. Он даже ушел в отставку чтобы наслаждаться семейной жизнью — но но не прошло и года после свадьбы как несчастная Гертруда неожиданно простыла и умерла, сгорев в две недели. Безутешный Берлихгаузен похоронил жену и отправился на войну. Не на уж замиренный Кавказ как ездили прежде в поисках смерти а в Туркестан — где сослуживец его отца генерал Черняев как раз готовил поход против кокандского хан.
Дальше его служба не задалась и он выйдя в отставку вернулся в родовое гнездо где жил отшельником до кончины.Тут надо сказать семейная легенда была глуха и невнятна — после возвращения его подозревали в трусости и даже в том что он попал в плен и был завербован англичанами чтобы вредить русскому делу на Востоке. Но официальных объявлений ему не предъявляли...
И вот — осматривая его давно нежилой дом, Нольде обнаружил солидный несгораемый шкаф -причем замаскированный тонкой резной отделкой по старым дубовым панелям в кабинете.
"Обнаружить его, не зная про тайник было почти невозможно — писал Нольде но что то — словно ему подсказало — может быть читанные в отрочестве романы Дюма и Мишеля Зевако, где было немало написано про всякие тайники и секретные комнаты.
Дверцы шкафа уступили молоту и зубилу нанятого за трешницу сельского кузнеца -но Нольде был разочарован. Ни хоть сколько то денег ни фамильных драгоценностей (если такие и были они давно оказались у рижских и ревельских евреев-ростовщиков). Всякие аттестаты со службы, несколько дагерротипов родни, и акты о продаже и залоге родовых владений. И еще несколько писем аккуратно перевязанных лентой и увесистый сверток шелка с арабесками.
Нольде взялся за письма покойного (как Ростовцев сейчас за дневник Нольде — нервно поежился сыщик) — и был поражен до глубины души. Письма касались его находки привезенной из туркестанского похода -того самого свертка.
О ней и и пережитом он рассказывал в письме некоему доктору Крупову — возвращенному с пометкой "адресат скончался".
...В Туркестане Берлихгаузен быстро стал опытным бойцом и получил под командование одну из разведывательных партий -благо он сносно освоил местную речь... Им не повезло — на них налетела шайка каких-то приблудных басмачей громивших мелкие киргиз-кайсацкие кочевья в поисках рабов и скота... Полдюжины казаков и проводник из местных полегли на безымянном степном увале, изрядно впрочем проредив нападавших огнем новейших ружей Бердана и Горлова -а вот поручик фон Берлихгаузен ушел в степь на ахалтекинце застреленного им атамана.