Поручик укрылся в семье бродячих сартов, отдав им перстень и часы, затем присоединился к каравану идущему в Кульджу — но снова был вынужден бежать -ибо караван-баши решил без затей продать одинокого безродного чужака в рабство... Одинокий он скитался по Такла-Макану и урочищам зайсана Алтаю ища пути назад в Россию. И вот однажды в отрогах Гобийского Алтая он и увидел это...Его конь — пойманный на месте вырезанного кем то кочевья — утомился, а тут была чахлая травка, и бил такой же чахлый родник -а следы говорили что тут водятся зайцы и тарбаганы. И вот ищя место для отдыха, в узкой долине на краю сухого пустынного плоскогорья с редкими деревьями стояло с полдюжины древних каменных идолов а за ним сложенная из огромных ледниковых валунов стена возле которой притулилась глинобитная хижина наподобие маленького караван-сарая.
Вблизи кладка была еще величественнее, а вот туземная постройка — еще более старой и жалкой. На камнях вокруг были разложены старые бараньи и волчьи черепа... Такое он уже видел. Но вот стена... Перед ними возвышалась мегалитическая кладка, сложенная из блоков в человеческий рост высотой и два-три роста длиной . Пришельцу вдруг показалось, что это лишь основание какой-то уж совсем великанской постройки, съеденной временем.
Глинобитный дувал жилища почти обрушился -пахло пылью и нежилью.
Явно это капище было покинуто много лет или даже десятилетий назад. Что здесь случилось? Голодная зима-джут, от которой, случается, вымирают целые племена степняков?
Эпидемия заразной болезни? А может, просто старые шаманы умерли, не оставив наследников?
Между двумя блоками-глыбами была трещина или расщелина. Приглядевшись, Альберт понял, что это вход в подземелье, а грубые каменные ступени ведут куда-то вниз...
Несколько минут он потратил на то, чтобы сделать факелы из ветвей чахлых елей и двинулся вглубь пещеры. Место куда он пришел как стало ясно с первого же взгляда, было сокровищницей капища.
Каменные полки были заставлены подношениями, истлевшими туесками и горшочками с иссохшей едой -видимо -жертвами для местных духов. Рядами лежала масса всевозможных вещей: ножи, курительные трубки, костяные и медные фигурки, истлевшие шкурки соболя и белки. Грубая каменная плита в середине пещеры тоже была завалена дарами.
Были тут медные и серебряные блюда, с отчеканенными бородатыми царями, воинами, со львами, драконами и костяные чаши-чороны из клыков моржа и бивня мамонта из северной тайги, россыпи монет разных времен и народов. Едва тронутые ржавью кольчуги — монгольские, китайские, бухарские и русские, такие же слегка ржавые мечи, рассохшиеся луки и копья. Китайские краснолаковые шкатулки — в сухом воздухе пещеры они ничуть не испортились. Нефритовые безделушки. Несколько черных от времени серебряных рублей времен Екатерины Второй и Елизаветы Петровны. Тут же скалился череп с ошметками плоти в разъехавшемся дырявом маньчжурском шлеме с золоченым шишаком, видать, знатный был человек, раз его голову преподнесли здешним неведомым богам. А вот темная закопченная икона. Веками сюда в это черное зловещее место приносили дары — а уж каким богам здесь молились — может лучше и не знать... Золота поручик не заметил почти — может здешним богам его не полагалось -а может быть его просто хранили в другом месте(производить розыски и раскопки в этом месте его решительно не тянуло).
"И вот в этот момент среди потемневшего бесформенного хлама и истлевших мехов что-то ярко блеснуло в пламени смолья,— гласило письмо. А через несколько мгновений я взял с алтаря небольшое, вершков пять, каменное зеркало в металлической оправе с извилистой вязью восточных письмен. И невольно вскрикнул...
Свет факела, отражаясь в нем, вдруг породил завораживающую игру света — магическую, удивительную и необычайно притягательную. Отражения лучей, дробясь, вспыхнули радугой желтого, синего, зеленого и красновато-пурпурного оттенка. Сияние, казалось, вызывал не факел, а какой-то внутренний огонь. Думалось еще миг, и оно взорвется светом, затопив мрак пещеры... Миг прошел и чудесный отблеск угас...
"Но за этот миг я вдруг ощутил удар некоей силы, которая таилась здесь во мраке невесть сколько веков. Темный зеркальный круг показался дырой в языческую Преисподнюю, а может быть в Нижний мир всяких диких азиатов, монголов и индуистов — клубящийся мраком и населенный адскими чудищами..." Берлихгаузен ощутил внезапную тяжесть в груди, словно со стороны увидел свою руку, опускающую каменный круг в заплечный мешок.
На то чтоб дойти до пограничных российских постов у него ушло еще три месяца.
К тому времени Черняев уже взял Коканд — поэтому наверное ободренное победой начальство выслушав рассказ поручика даже представило его к ордену святого Владимира с мечами не обратив внимание на рассказ про какие-то руины. Но один из выживших и взятых в плен его раненных подчиненных рассказал что сидя на цепи у кокандцев видел как человек похожий на Берлихгаузена о чем то разговаривал с беком Намангана...
Оттого не было ни наград ни продвижений по службе а вскоре его уволили в отставку по ранению. Он вернулся домой чтоб через тридцать с лишним лет умереть, завещав похоронить себя в одной могиле с женой.
В отставке он увлекся спиритизмом, читал оккультные книги, переписывался с разными знатоками тайных наук — вызывал к себе цыганских гадалок, знахарок и сомнительных личностей -даже выписывал из за границы. Отчего и заработал репутацию помешанного и окончательно расстроил дела.
Нольде вкратце рассказал как прочел другие письма — и в них часто говорилось о привезенном с востока зеркале. Там было мало вразумительного -судя по всему многие письма были уничтожены. Из уцелевшим писем было непонятно -хотел ли старый Берлихгаузен с помощью загадочной штуки воссоединиться с утерянной супругой или еще что. Было ясно разве что один из неведомых корреспондентов расшифровал куфический шрифт на зеркале — оно носило имя "Авард аль Амар".
Не удивительно что Нольде не удержался и развернул старый самаркандский шелк...
И в глубине шлифованного камня ощутил Силу. Или так ему показалось. Сила не была ни злой, ни доброй, но могучей и темной. И словно бы нечто, вырвавшееся из зеркала, скользнуло в его душу, оставшись там...
А через три месяца день в день — Нольде увидел странный сон.
Первый из череды странных снов...
Высокие скалы и древняя зеленая тайга кругом. Он идет по каменистой тропе через уступы и расщелины поднимаясь в гору. А высоко над головой — на вершине слышаться глухой стук бубна и гортанное высокое пение, с нелюдскими обертонами — чудовищ, воистину нечеловеческая музыка сгинувших эпох, рождающая в душех невыразимую тоску. И вот он поднимается наверх — и видит среди циклопических руин горящий костер вокруг которого мечутся и пляшут почти обнаженные девичьи фигурки -прикрытые несколькими лоскутами замши и ожерельями множества разноцветных бус. Первая из шаманок бьет в большой бубен и в странном изломанном танце кружит возле вокруг костра, поет и колотит в бубен, вторая -тоже поет и взмахивает факелами. Музыка казалось гудит под сводами черепа — все быстрее и быстрее бьет в свой бубен шаманка, быстрее и быстрее факельный танец второй. И в такт им начинает биться его сердце...
***
"Все быстрее и быстрее бьет в свой бубен шаманка, быстрее и быстрее танец, все грознее и мрачнее пение, все стремительней мечутся факелы. И в такт им бьется мое сердце...
И вот уже я ничего не вижу, кроме этих причудливых огненных ручьев, перетекающих один в другой, а пение становится торжественным и зовущим куда-то... Резко отбросив одеяло, я зажег свечу и взял в руки зеркало -боясь и одновременно желая втайне увидеть в его глубине мечущиеся тени и узкие зеленые рысьи глаза давно умершей дикарки-колдуньи...