– Кешка.
– Ты хоть приметы его опиши, – попросил «чиновник».
– Лет десяти, русый, глаза голубые. Одет в лохмотья…
– Приметы, надо сказать, исчерпывающие, – хмыкнул «студент».
– Какие есть. Я его особо не разглядывал. Некогда было, – признался Ефимыч.
– А с каких пор у Крутилина курьерами нищие бегают? – удивился «чиновник».
– Вы разве его не знаете? Это у Ивана Дмитриевича главный агент. В Вяземской лавре обитает.
– Во как! Ладно, давай по последней, и бежим искать Кешку, – разлил по рюмкам остатки водки «фабричный».
Сыщики расплатились и ушли. Довольный собой, Дерзкий допил, доел и тоже отчалил. Всё, что нужно, он узнал. Таинственный Иннокентий оказался сыном Фроськи. Следовательно, все заклады его покойного братца они с мамкой и украли. И значит, заветный медальон лежит сейчас в коробке в камере вещественных доказательств. И Дерзкому теперь надо придумать, как его оттуда изъять.
Глава пятая
Крутилин стоял у окна, наблюдая, как чиновник Яблочков вылезает из пролётки и расплачивается с извозчиком. Через пять минут Иван Дмитриевич дернул сонетку, от чего в приемной забился радостной трелью колокольчик. Дежурный встал, оправился и вошел в кабинет.
– Яблочков вернулся?
– Так точно.
– Пусть зайдет.
Через минуту, благоухая дорогим о-де-колоном, Арсений Иванович приоткрыл дверь в кабинет шефа:
– Вызывали?
– Проходи, садись. Расскажи-ка ещё раз о вчерашнем убийстве процентщика.
– Так я ведь уже докладывал.
– Угу. А я сдуру доложил градоначальнику о раскрытии дела.
– Почему сдуру? Признание убийцей подписано.
– Значит, по-твоему, ростовщика убила крючочница?
– Да. Звать её Ефросиньей Соловьевой.
– Орудие преступления?
– Узкий кинжал. Воткнула ему в горло.
– Баба-пьяница воткнула в здорового мужика кинжал? – в голосе Крутилина Арсений Иванович отчетливо услышал сомнение. – Да у неё, небось, руки от водки постоянно дрожат.
– Пьяным море по колено.
– А ты уверен, что она пришла к ростовщику одна?
– Ну… она так утверждает…
– Уверен или нет?
– Уверен.
– Тогда прочти-ка заявление её квартирохозяйки. Та уверяет, что в квартире Чванова Фроська находилась вместе с сыном…
– Ерунда.
– А я вот так не считаю.
– Неужто мальчонку в убийстве подозреваете? Напрасно. Чванов росту был высокого, парнишке до его горла никак не дотянуться.
– Сегодня этот парнишка запер квартирохозяйку в сарае, украл у неё деньги и исчез. Думаю, ты поторопился с передачей дела судебным властям, а я с докладом начальству.
– Но Соловьева призналась…
– А вдруг сына выгораживала? Нет, нет, расследовать надо заново. Кстати, ты жильцов дома, где жил ростовщик, опросил?
– Нет, он пустой стоит, все жильцы ещё на дачах.
– А в соседних домах людей опрашивал?
– Ну, если считаете, что необходимо, завтра съезжу…
– Не надо, я сам.
Арсений Иванович вышел от начальства расстроенным. Что ж такое? Он открыл убийцу, нашел украденные ценности, а Крутилин им недоволен. Проверить желает, убедиться.
А всё из-за рождения сына. Потому что у себя дома Крутилин находиться не желает. Ведь ребеночек так орет, что в сыскной слышно.
Яблочков был отчасти прав. У Ивана Дмитриевича и вправду две недели назад родился сын, которого после долгих споров с супругой решено было наречь Константином. Но крещение было отложено, потому что Ангелина с младенцем пребывала на даче. Но вчера она вдруг заявила, что близится осень, что уже холодает, что младенец может простудиться и заболеть, и поэтому ей с ним нужно срочно возвращаться в столицу. Иван Дмитриевич, бегая по всему Парголову, каким-то чудом нанял подводы, к трем часам пополудни они загрузились и к одиннадцати вечера прибыли на Большую Морскую в здание сыскной полиции, на втором этаже которого семья Крутилиных занимала пятикомнатную квартиру. И всю сегодняшнюю ночь Иван Дмитриевич не спал из-за криков горластого отпрыска. А потом весь день слышал их в своем кабинете. Ему очень хотелось отсрочить свое возвращение в этот содом и гоморру, и потому он решил прогуляться на Коломенскую пешком.
На шумном Невском Иван Дмитриевич ежеминутно раскланивался со знакомыми. Однако кроме приличной публики, по главному проспекту страны фланировали и воры-карманники. Многих из них Крутилин знал, потому что когда-то определял их в тюрьмы и арестантские роты. Но после отбытия наказания все они вернулись к прежним занятиям. И теперь кто с милой улыбкой, а кто и просто приподнимая картуз приветствовали Ивана Дмитриевича. Преступникам он не отвечал, сердито отворачивая лицо в сторону.