До Нижнего Новгорода каторжники и ссыльные ехали по железной дороге. Там их посадили на пароход, на котором они доплыли до Казани, где им положен был отдых в пересыльной тюрьме. В таких тюрьмах содержали не только приговоренных к Сибири, но и осужденных по более мелким преступлениям.
Ночью чья-то грязная рука потянулась к медальону на его шее.
– Убери клешню! – рявкнул Дерзкий. – Иначе пальцы откушу.
– Да я только посмотреть, – примирительным тоном сказал щуплый осужденный Петька Малюга, который отбывал тюремный срок за изготовление фальшивых денег. – Там ведь картинка внутри? Так? А на ней офицер с березкой?
– Откуда знаешь?
– Так я этот медальон разрисовывал. Вернее, два их было. Заказчик от чахотки умирал и хотел сыновьям по медальону оставить на память. Из-за болезни уж очень капризным был. Позировать не захотел. Мол, старый уже. А хочет, чтобы сыновья его помнили молодым. Потому принес мне свой юношеский портрет, где он ещё подпоручик и сидит у себя в кабинете, а за его спиной раскрытое окно.
– Знаю я этот портрет, – буркнул Дерзкий.
– Так значит, ты его сынок?
– Не твое собачье дело.
– А шифр-то разгадал?
– Какой ещё шифр?
– Сними-ка медальон.
Дерзкий снял его с шеи. Малюга достал из штанов лупу:
– На, гляди, видишь березу?
– Я её и без лупы вижу.
– А то, что на портрете березы нет, обращал внимание? Там за окном дорога, вдоль неё деревья, а вдалеке церковь. А на медальоне твой папашка велел нарисовать только березку. Осеннюю, желтую, почти облетевшую. А сколько на каждой из веточек листьев, самолично мне указал.
– Дай-ка лупу.
Дерзкий навел её на березку:
– Вижу восемь парных веток. На самых верхних ветках слева один листок, справа восемь. Чуть ниже слева два, справа восемь. Ещё ниже слева голая ветка, справа пять. В последнем ряду слева опять голая, справа четыре. И что сие значит?
– Дата.
– Дата чего?
– Дата смерти: 1828.05.04 – Одна тысяча восемьсот двадцать восьмой год мая четвертого дня. Именно так дату в документах пишут. И на могилах так раньше писали. Теперь-то наоборот, четвертого мая 1828 года. А на втором медальоне была зашифрована дата рождения. Там то ли тринадцатый был год, то ли четырнадцатый, уже не помню. А бумажку, где записал, давно потерял. Я ведь и могилку искать пытался…
– Зачем?
– Ну как зачем? Папашка твой в ней бриллиантов на сто тысяч спрятал.
– Откуда ты это знаешь?
– Я тогда в ювелирной лавке Брандта художником служил. Твой папашка в ней медальоны и заказал. А незадолго до того он спрашивал у хозяина, сколько весит партия бриллиантов стоимостью в сто тысяч рублей.
– Он её купил, эту партию?
– Не знаю. Во всяком случае, не у Брандта.
1873 год
Расставшись с Оськой Хвастуном, Дерзкий направился на Николаевский вокзал, где сдал в камеру хранения холщовый мешок с деньгами, похищенными у брата. Потом по Лиговке побрёл в сторону Обводного, размышляя над тем, что же делать дальше?
Эх, знать бы, что брат держит револьвер не в шкапу, а в столе… Хоть и сволочь он последняя, но родную кровь Дерзкий проливать не собирался. Ему был нужен только медальон.
Что ж… Ничего теперь не исправишь. Придется навестить квартиру ещё раз. Таинственные Ефросинья с Иннокентием, так не вовремя появившиеся, увидев труп, наверняка вызвали полицию. А полиция, скорее всего, арестует и кухарку, и дворника. Что Дерзкому на руку.
Обводный канал был чертой, за которой начиналось царство бродяг и нищих. Здесь у них были свои трактиры, «гостиницы» и лавки. В одну из них, торговавшую одеждой, Дерзкий и зашел. Хозяин, кинув взгляд на его драный армяк, с ходу предложил:
– Готов обменять на рубище и полтинник.
Бродяги частенько меняли свою одежду на худшую с доплатой, которую пропивали.
– Нет. Мне наоборот надо. В дворники желаю поступить. Но сперва, сказали, надо приодеться.
– А деньги-то у тебя есть? Ведь и сапоги понадобятся, и спинджак, а ещё теплый кафтан на зиму.
– Зима ещё не близко. Пока без кафтана обойдусь, – сказал Дерзкий, демонстрируя красненький червонец.
Хозяин лавки понимающе усмехнулся – раз кафтан не нужен, значит служить дворником бродяга будет недолго, ровно до того момента, пока какую-нибудь квартиру в доме не обчистит. Порывшись в тюках с тряпьём, купец быстро и недорого приодел Дерзкого. А отсчитав сдачу, тихо шепнул:
– Ежели что, я и слам беру.
Сламом у воров называлась добыча.
– Раз слам берешь, может, и перышками торгуешь? – предположил Дерзкий.
– Для хороших людей найдется всё, – улыбнулся хозяин лавки и достал из ящика конторки связку отмычек, которые преступники именовали перьями. – С тебя ещё пять рублей.