– Да достать-то его вы сможете. Хоть сейчас сможете. А вот наказать – нет! Не в ваших силах это.
– Прекратите! – почти крикнул всегда сдержанный и корректный Викентий. – И найдем, и накажем!
– Значит, хотите его найти и наказать? – усмехнувшись, спросила Женщина (как-то бабушкой ее назвать – язык не поворачивался). – Вот он знает, – ткнула пальцем в сторону Эксперта, – где его найти.
– Я? Знаю? Найти? – растерянно пробормотал тот.
– Да, вы! Он лежит у вас в морге на полу холодильника на носилках. Он и есть насильник. И его уже наказала Блаженная.
Прокурор, к этому моменту вроде бы успокоившийся, снова вспылил:
– Какая хозяйка, какие носилки? Что вы, гражданочка, несете?
– Вы хотите сказать, что насильник – это тот, кого мы нашли в один день с погибшей девочкой? Тот, уже сгнивший? – уточнил Эксперт.
– Да, это он снасильничал девочку.
– А доказательства? Какие доказательства есть для такого утверждения? – резко спросил Прокурор.
Женщина, ни слова не говоря, достала из-за пазухи конверт и протянула его Прокурору.
– Что это?
– Письмо. Девочка сама его написала, перед тем как уйти от меня, и просила, если что с ней… если она умрет, передать его вам. Там она указала и фамилию насильника, и описала, как и где это было.
Прокурор вытащил листок из конверта и мельком глянул на него.
– Мы все проверим. Обязательно почерка сличим и…
– Сличайте. Опознавайте. А меня, уж будьте такими добренькими, отвезите домой.
Прокурор, подумав секунду, вызвал своего шофера и приказал «отвезти гражданочку, куда она укажет». Сказав это, он, спохватившись, спросил у Женщины:
– А данные на… Иваниху…
– Да она нам их уже дала, – улыбаясь, ответил опер. – Мы сейчас брать ее едем. Товарищ следователь оформляет бумаги на обыск… Никуда она не денется.
Женщина, не сказав больше ни слова, повернулась и вышла из кабинета. И пока она шла к двери – тяжко, мелкими шажками, стало понятно, что паспорт, говоря о ее возрасте, не обманывал.
И только когда она вышла, Эксперт растерянно спросил Прокурора:
– А кто такая эта Блаженная? Что ж мы ее не спросили-то?
– Да наплела она нам, а мы и уши развесили. Врет про эту Блаженную. Ведьма и есть ведьма! – смачно сказал Прокурор. И едва прозвучали эти слова, как дверь широко распахнулась и стоящая в проеме двери Женщина сказала, пристально глядя Эксперту в глаза:
– Ведьма – значит ведать! Знать! – и со стуком закрыла дверь.
Кстати, я был твердо уверен, что, говоря эти слова, она смотрела в глаза именно мне, просто гипнотизировала. Но оказывается, то же самое утверждал и Прокурор: «Она так мне в глаза посмотрела, что я чуть сознание не потерял». Но ведь одновременно в глаза двоим она же не могла смотреть? Ведьма! Как ни крути, ведьма!
На работу я добрался пешком – почему-то пройтись захотелось. Да и голова побаливала. На работе так никого и не было. Тот редкий случай, когда можно дурака повалять без ущерба для дела. И вот когда мы пили чай, я, глядя на санитарку, вдруг вспомнил:
– Слушайте, тетя Нина, вы же родом из Заливного Облужья?
– Да, оттуда, – и, хитро глянув на меня, спросила: – Что, Кирилл Петрович, вас Блаженная заинтересовала?
– А вы откуда…
– Да уж знаю. И расскажу. Если бы не спросил – не стала бы говорить. Сейчас мало кто знает об этом. Разве что такие же старухи, как я…
– Ну уж и старушка нашлась, – вежливо не согласился Эксперт.
– Ну уж если тебе 65 лет и ты трижды бабушка, то кто же ты тогда, если не старушка? – хохотнула санитарка и продолжила: – В общем, так: та, с кем вы в прокуратуре беседовали сегодня, – Петровых Анна Ивановна. Ей действительно 96 лет. Она всю жизнь прожила одна – и она самая настоящая Колдунья, или, вернее, Ведьма. Она не любит, когда ее колдуньей кличут.
– Добрая? Обычно добрых волшебницами зовут, а Колдуньи, вернее Ведьма это…
– Начитался! Ведьма она и есть Ведьма. Ни добрая, ни злая, – санитарка помолчала, задумчиво глядя в окно, и начала рассказ:
– Началась эта история еще в прошлом веке. Годах этак в 1870—1875-х. Тогда в Облужье появилась девушка, очень красивая, но тронутая – Блаженная. Никто не знал, откуда она пришла к ним. Просто пришла и осталась. Добрая, ласковая, но не от мира сего. Была она, Петрович, открытая для всех. Люди на нее детей оставляли без опаски. Жила где придется и одевалась в то, что люди подадут. Бывало, придет к кому-то в дом и спать ложится. Большим грехом считалось прогнать ее или не накормить. Ее как-то урядник погнал из своего дома – во хмелю был! – так у него и лошади померли, и ноги он поломал, а потом и вообще замерз по пьяни. И собаки ее не трогали – могла к самому злому кобелю подойти, и он к ней ласкаться начинал. Прямо скулил от счастья, когда она его гладила.