– Ты погоди шутки-то шутить, сыщик! – махнул рукою на Хотена нахмуренный князь Ярослав. – Да, я согласен, братие, что Игорь виноват во многом, если не во всех несчастьях. Но разве мы уже не договорились, что лучше его восславить?
– Речь о другом, брат и сыне. И сейчас нам даже и не важно, виновен ли Игорь, или просто не повезло человеку. Мы должны принять меры, чтобы он больше никогда не приносил таких несчастий Руси. И ты, его дядя, не можешь остаться в стороне.
– Чего же ты хочешь, Рюрик? – окрысился Ярослав. Хотен подумал, что толстые люди обычно добры и беззаботны. Каково же толстяку Ярославу сейчас злобиться и защищать Игоря, заведомого преступника?
– Первым делом мы все четверо – мы со сватом моим, великим князем Святославом Всеволодовичем, и с братом Давидом да ты, Ярослав, – сейчас поклянемся, и детям нашим велим поклясться, что никогда, ни при каких условиях не дадим Игорьку-хорьку сесть на золотой киевский стол – хоть бы он и дождался права на сие вокняжение по старшинству! Ты же, Ярослав, присягнуть должен в особицу, что твои сыновья никогда не пустят Игоря и на черниговское великое княжение!
– Да разве он способен сесть когда-либо на киевский стол? – спросил князь Давид, покосившись в ту сторону, где с видом школяра, ожидающего порки, сидел Игорь. – Он туп, самонадеян и бездарен, твой Игорь. Его никогда не поддержат киевские бояре – ибо он из лесу вылез, ибо дик, и черные клобуки – потому что якшается с половцами, которые наших косоглазых друзей в плен не берут.
– Господи, Давид, сколько раз на твоей памяти Киев захватывали силой, наплевав на мнение о себе бояр киевских и черных клобуков? И еще, забыл я, поклянемся, что не будем никогда и поручать ему совместное ополчение Русской земли, как было то два года назад и когда полки хоть назад бесславно повернули, а не половцам сдались. А вон и архимандрит Поликарп идет, я попросил его принести особый крест для присяги.
Появление архимандрита Хотен уже учуял – не то, чтобы спиной, просто настоянный на запахах вина, стоялого меда и жареного мяса густой воздух палаты прорезал аромат ладана и острый запашок залежавшегося в сундуке ношеного шелка. Архимандрит Поликарп поклонился князьям, благословил их, а заодно и Хотена – и вдруг вопросил:
– Что у вас здесь деется, великие князья? Только что я слышал песнопение о бесовском Хорсе: ему, названному злоречиво «великим», некий князь, обратившись волком, путь пересекал. Разве воспевание языческого бога возможно в тереме благочестивого государя?
– Не обращай внимания, святой отче, – усмехнулся князь Рюрик. – Это мой беспутный старший братец развлекается, песню сложил про поход Игоря Святославовича. Тебе просто послышалось, отче.
Все шестеро невольно прислушались.
ТОГО СТАРОГО ВЛАДИМИРА НЕЛЬЗЯ БЫЛО ПРИГВОЗДИТЬ К ГОРАМ КИЕВСКИМ,
А НЫНЕ ЗДЕСЬ СТАЛИ СТЯГИ РЮРИКОВЫ, А ТАМ ДАВЫДОВЫ,
НО В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ ИХ ПОЛОТНИЩА ВЕЮТ,
ДРЕВКИ ПОЮТ НА ВЕТРУ…
– Да, сейчас не про безбожного Хорса… А се, господа князья, крест, дарованный в монастырь наш Печерский незабвенным князем Николой Святошею. Он дубовый, одначе заделана в него частица мощей святого Иосаафа, царевича индийского, его святых царских костей.
Князья по очереди, бормоча клятву, приложились к небольшому, простому с виду деревянному кресту. Хотену, в нерешительности остановившемуся перед крестом, Рюрик торопливо сказал:
– От тебя столь страшной клятвы сохранить слышанное в тайне не требуем, ты и без того довольно тайн Рюриковичей верно хранишь. Если желаешь, присягни как-нибудь попроще.
Тогда Хотен коснулся толстым своим пальцем золотого наперсного креста архимандрита и брякнул:
– Да стану я желт, как сие золото, если разглашу услышанное здесь!
Архимандрит Поликарп вытаращился на него, как на зачумленного, наскоро поклонился князьям и отступил поспешно к двери. Хотен побагровел, великие князья и Давид расхохотались, Ярослав указал слуге на кубок и новую хлебную тарелку Хотена:
– Не дай, дружок, нашему гостю боярину ослабеть от жажды.
А Хотен грешил только на песню Севки-князька: голова-то и расколоться может, когда в важнейшей беседе участвуешь, а тут еще тебе всякая песенная чушь в уши лезет! Только подумать, что за нелепости…
А ИГОРЬ-КНЯЗЬ В КАМЫШИ ПОБЕЖАЛ ГОРНОСТАЕМ
И ПО ВОДЕ ПОПЛЫЛ БЕЛЫМ ГОГОЛЕМ,
ВСКОЧИЛ НА БОРЗОГО КОНЯ
И СОСКОЧИЛ С НЕГО БОСЫМ ВОЛКОМ,
И ПОБЕЖАЛ НА ЛУГ ДОНЦА,
И ПОЛЕТЕЛ СОКОЛОМ ПОД ОБЛАКАМИ,
ИЗБИВАЯ ГУСЕЙ И ЛЕБЕДЕЙ…
И хотя остальные князья по-прежнему шумели и почти в полный голос переговаривались, четверка во главе стола, усмиренная только что принесенной клятвой, внимательно вслушивалась в пение. И Хотен неволею вместе с ними, и еще заметил он, что и архимандрит не ушел, остановился у двери. Голос Севки-князька заметно охрип, однако он упорно продолжал описывать весьма подробно побег Игоря (а зачем?), а потом придуманную беседу двух соперников, гордых ханов Кзы и Кончака, которые будто бы лично рядышком ездят по следу Игоря. Редкая нелепость! И без того немало позаимствовал из «Песен Бояновых», но уж лучше бы побольше вспоминал самонадеянный певец оттуда, чем нового своего сочинял… Слава Богу, дело идет к концу…