– В мешке, у меня за спиной! Да подавитесь вы все! Не могу больше ваше бесовское отродье уже терпеть! Ивашка ваш, черным бесам тоже продался – опричнину в Московии ввел. Стал своим опричникам земли раздавать, да ладно бы свободные, ничейные! Нет, на нашу с отцом землю пришли! Отобрали все, что могли, подчистую! Моих родителей по миру пустил! А за что? Я тебя спрашиваю, бесовское ты отродье, – за что? Мой батюшка, боярин потомственный, ни в одном заговоре против вашего Ивашки не участвовал, и вот такая вот от него благодарность за нашу с отцом верность ему? Так пусть знает, ирод, что разбойничал – вред ему; и не боюсь я этого признавать, ибо через его непотребство сейчас нет в живых моих родителей, да и с братьями моими я не знаю, что теперь произошло – живы ли они? Девка, что с тобой была, ловко их одолела. Не знал я, что в опричники теперь даже баб берут да в мужеское одеяние их рядят, чтобы таких дурней, как я да мои братья, приманивать, а потом в полон брать!
Василий внезапно замолчал и стал угрюмо смотреть в пол, а Николай смотрел на него и не знал, что ему ответить. Главарь разбойников посчитал его опричником и виновным в горестях своей семьи. Так Николай оказался в этом не знакомом для него мире как бы без вины виноватым. Но, с другой стороны, и на душе у Василия было, скорее всего, не одно и не два смертоубийства. Вон и девчонку захватил в заложники. Выкуп требовал. А не получил бы его, еще неизвестно, что дальше было бы с Марфой. Кому, как не Николаю, хорошо известна простая истина – одна несправедливость цепляет другую. Но кто-то должен разрывать этот порочный круг, а опер как раз тот человек, который должен прервать череду несправедливости. По российским законам Василию грозило бы бессрочное заточение в тюрьму, а что полагается по законам средневековой Руси, скорее всего, смертная казнь. Когда Николай учился в университете, то приходилось взглянуть на тексты Судебника Ивана Грозного. Вроде даже зачеты были на эту тему, но что-то сейчас он никак не мог вспомнить, о чем конкретно там говорилось про подобный случай. Василий в любом случае сам себе подписал смертный приговор. Но есть закон, а есть правда жизни. В тонкости политики Ивана Грозного в годы своей учебы Николай не слишком пытался разбираться, но его дед был свидетелем крушения Союза и видел, как верхушка тогда за счет народа решала свои проблемы, улучшала свои жизненные условия. Как говорят: «Паны дерутся, а у холопов чубы летят». И Василий уже не остановится – он будет продолжать всем мстить за свою погубленную жизнь! «Если я каким-то чудом действительно угодил во времена Ивана Грозного, то придется его передать отцу Марфы, а дальше решать – чем мне дальше здесь заняться», – размышлял Николай. Он посмотрел на две котомки, стоявшие у стенки. Одна из них была мягкая. Скорее всего, какие-то тряпки. Вторая позвякивала металлом. Он протянул ее девушке:
– Посмотри, может, найдешь в этой котомке свои украшения, а то возвращаться к отцу и без его подарков как-то неловко будет.
Марфа, недолго думая, вывалила содержимое мешка на пол. Раздался звон металла, и Николай увидел великолепные поделки старинных мастеров. Перед ним были и золотая и серебряная посуда, кольца, сережки, всяческие украшения – и все такое искусное, красивое. Тут же лежал его пистолет. Николай быстро поднял его с пола, вынул магазин, пересчитал патроны, все были на месте. Затем на всякий случай передернул затвор и убедился, что в патроннике их нет. Вставив обратно магазин, Николай спрятал пистолет в кобуру. С оружием он чувствовал себя значительно увереннее.
– А вот и мои сережки! – обрадовалась Марфа и тут же одела их. – А вот и кокошник!
Вскоре на девушке уже сияли все ее украшения. Только Нюрка злобно поглядывала на то, как ее бывшая пленница возвращала себе свои собственные вещи.
– Ненавижу вас всех! – нервно закричала она.
– Навидишь или ненавидишь, а вставать тебе придется! – в приказном тоне произнес Николай и встал на ноги.
Нюрка проигнорировала его приказ. Тогда Николай вплотную подошел к ней. Метр девяносто с небольшим угрожающе нависал над сожительницей главаря, и она опасливо посмотрела на широкие ладони плечистого молодого парня. Тот задумчиво разглядывал шпагу. Ей показалось, что он задумал отрубить ей голову, и она нехотя поднялась на ноги.
– А теперь ты! – приказал Николай, указывая шпагой на Василия.
Тот покосился на торчащее перед его лицом опасное лезвие и тоже, недовольно ворча себе под нос, встал на ноги.
– Встали ближе друг к другу! – повелел Николай.
Пленники выполнили приказание, хотя и не совсем понимали, для чего это нужно.