«Напрасно вы так возмущаетесь, с нами сотрудничают очень достойные люди. Мы их уважаем. И вы тоже. Даже больше, чем уважаете».
Я не поняла. Тогда он достал магнитофон и поставил пленку. Ты знаешь, Альберт, когда я услышала твой голос, когда поняла, что ты говоришь, я чуть не потеряла сознание! Я хотела бежать, убить этого человека, сломать его магнитофон. Но меня словно паралич сковал, я просто не могла пошевелиться. Оказывается, это ты придумал гнусную провокацию с портфелем, ты был так горд ею, он хвалил тебя. А потом, когда нашелся тот честный человек в полиции, помнишь, который предупредил Эдуарда, ты возмущался, что сорвали этот твой мерзкий план. Ту пленку он мне тоже дал послушать. А потом сказал:
«Вот видите, Альберт Кар один из наших лучших сотрудников, его ждет блестящая карьера. У вас в „Очищении“ его тоже ценят. Вы его любите. Представляете, как хорошо вы сможете работать вдвоем! Как много можете для нас сделать».
Ты знаешь, что я ему сказала? Что подумаю, а сейчас чтоб отпустил.
Он был очень доволен — наверное, решил, что уговорил меня.
«Конечно, конечно, — сказал, — подумайте. Я надеюсь, что вы примете наше предложение. А? Серэна?»
Я села в машину, поехала домой, а потом туда, в наш отель, где стала твоей, где узнала, что значит настоящее счастье. Я там ходила по пляжу, по которому мы ходили вместе, пообедала так же, как мы тогда…
Я хотела пройти весь наш путь. И притворялась, что ничего не знаю, что ты любишь меня. Я старалась представить себе, что ты познакомился со мной, потому что я понравилась тебе, а не потому, что таковым было твое задание, что ты обнимал меня, потому что любил, а не для того, чтоб выведать у меня про «Очищение», что ходил к моим друзьям, потому что это были мои друзья, а не потому, что нужно было донести на них, узнать их планы, их намерения.
И на мгновение я становилась счастлива…
Потом там, на берегу, я простилась с тем Альбертом, с которым была счастлива, которого любила.
И который любил меня. Да, да! Я считала, что ты любишь меня, а каким ты был в действительности, мне и дела нет! Я ведь тогда не знала…
А потом я вспоминала твой голос на пленке… Ох, Альберт, какая же страшная вещь жизнь! Ничего нет страшнее в жизни, чем жизнь…
Я попросила хозяина, чтоб он сдал мне на несколько часов нашу, помнишь, ТУ комнату. Он очень удивился — ведь я одна, но я объяснила, что ты приедешь позже.
И в этой комнате я написала письмо, которое ты сейчас читаешь.
Я приняла решение, Альберт. Мне было легко его принять. Ведь я теперь совершенно одинока, я ужасно одинока. У меня был только ты, и вот нет и тебя. Человек не может жить без людей, это все равно что без воздуха. Ведь нет тебя! Тебя же нет! А ты был все, что у меня оставалось…
Я не сужу тебя, Альберт, — какое я имею на это право? И не прощаю — какое тебе дело до моего прощения?
Я понимаю, что ты быстро забудешь меня, я лишь эпизод для тебя, маленькая часть большого задания, которое ты так хорошо выполнил. Что ж, рада за тебя, поздравляю. А вот я буду помнить тебя до конца жизни. Все два-три часа, что остались до этого конца…
Сейчас я запечатаю письмо. Поеду в город, опущу его в первый же ящик. Потом пройдусь по аллеям нашего Университета, поднимусь на какой-нибудь высокий этаж…
Прощай, Альберт.
Серэна».
Кар долго сидел не двигаясь.
Нет, в маленьком узком конверте был не счет за квартиру, холодильник, бензин.
И все же это был счет. Страшный счет, который ему посылала Серэна. Какими деньгами можно оплатить отнятую жизнь? Потому что ему теперь незачем трудиться и искать ее убийцу. Вот он, перед ним, смотрит на него с настенного зеркала. И если он честный человек, пусть вспомнит торжественную клятву, которую дал на ее могиле.
Поклялся — так сдержи свое слово. Накажи убийцу! Это ведь так просто — вот он перед тобой, а в тумбочке у постели лежит пистолет. Ну же, действуй, чего ждешь?
Кар задыхался от невыносимой тоски.
Серэна ушла из жизни, убежденная в его подлости, в его предательстве, в его лжи. И не было никакой возможности что-то исправить, доказать, оправдаться. Туда, где она теперь, есть лишь один путь…
Но Кар знал, что этим путем никогда не пойдет. Он слишком труслив для этого, у него не хватит духу, он слишком крепко цепляется за жизнь. Он знал, что долго еще будет страдать, но потом все пройдет, как все в жизни. Будет что-то другое. И все же Серэну он не забудет никогда. Надо только продержаться, вытерпеть, не спрыгнуть с подножки… А уж клятву свою он не сдержит, прости, Серэна, не может он наказать убийцу. Не может.