Луч перешагнул через выдающего немелодичные носовые рулады Хранителя, рассеянно погладил по лысеющей голове Рустикса, который тайком размазывал козявку по корешку фолианта четырнадцатого века, и на цыпочках подобрался к кудрявому светловолосому пареньку лет восемнадцати, младшему из троих работников Архива. Тот совершенствовался в тонком искусстве сна с открытыми глазами. Если бы случайный прохожий, никоим образом не знакомый с делами Ордена, заглянул в эти глаза, он содрогнулся бы – настолько нечеловеческими они были: то были глаза ястреба, золотисто-желтые и прозрачные, как застывшая в тысячелетиях смола; зрачок, будто древнее живое существо, замер в ее глубине.
Но случайный прохожий никак не мог попасть в здание Архива, так что содрогаться было некому, и парень продолжал таращиться на страницу с переписью рыцарей Ордена за тысяча шестьсот девяносто второй год, а кончик гусиного пера уже истек красными чернилами на пергамент и безнадежно высох. Тут луч коснулся носа парня всеми пылинками, которые он нацеплял на свой шлейф, пока гулял между полок, кудрявый сморщился и чихнул во весь голос. Где-то между стеллажей прокатился шорох бумажной лавины.
– Я пишу, пишу! – вскрикнул парень, очнувшись. – Я не сплю!
– Ила-а-ай! – протянул Хранитель с другого конца зала самым сварливым своим тоном. После такого обращения всякий поймет – добра не жди. – А ну иди сюда, паршивец!
– Вот же демон! – шепотом выругался незадачливый переписчик по имени Илай. – Химера рогатая, будь я трижды проклят!
– Гемм Ила-а-ай!
В тот миг он испытал почти такой же ужас, как когда ему вынесли приговор и заточили здесь.
– И угораздило же, – все так же тихо бормотал Илай, обреченно шаркая к высокой кафедре, над которой уже покачивалась пегая, как перепелиное яйцо, голова Хранителя Архива.
Еще миг – и на переписчика уставились глаза старика: когда-то пронзительно-синие, но теперь поблекшие до водяной прозрачности от того, что Хранитель долгие годы не использовал свой талант.
– Я слышал колыбельную, – подозрительно протянул Хранитель, – навязчивую такую мелодийку… Признайся, твоя работа, шельмец?
– Колыбельную? – Илай сдвинул брови с самым невинным и в то же время сосредоточенным видом. – Не понимаю, о чем вы, я не слышал никаких посторонних звуков. Разве что муха пролетала полчаса назад – от восточного окна к южному.
Притворство далось ему с трудом, но он знал, что бывшему дознавателю нипочем не расколоть его, если он только сам не признается – слишком слаб лазурит старика.
Но тот был не так прост. Говорили, в свое время он чуть было не попал в Орден и не стал Сияющим, но предпочел остаться на старой службе.
– Я вижу больше, чем могут мои бесполезные глаза, – угадав его мысли, рявкнул Хранитель, перегнулся через край кафедры и ухватил Илая за подбородок длинными серыми ногтями. Бледные радужки стариковских глаз на долю секунды затянулись синими прожилками и тут же угасли. У Илая подогнулись колени. – Кому, как не тебе, вытворять такое? Я знаю, ты заполз мне в голову со своей дурацкой песенкой! Думал, усыпишь старика и сбежишь в город через Черный сад? Но ты настолько слаб и глуп, что своим шепотком усыпил нас обоих! Ха, мальчишка, не провести тебе меня! Не сегодня!
Илай отшатнулся от мерзких нестриженых когтей Хранителя, оставивших след на его лице. Ему было противно, что его план был так легко разгадан. В груди бурлило что-то раскаленное и вязкое, как смола. Но он не позволит себя сломать, не покажет своего разочарования, даже если он обречен навеки остаться в Архиве. Если бы он только добрался до учебного корпуса, если бы только смог объясниться!
За спиной Илая захихикал увалень Рустикс, сосланный на бумажную работу за вопиющую тупость и неспособность использовать дарованный ему талант. Зелень уже увядала в его маленьких, близко посаженных глазах. Здесь, в Архиве, нет нужды в талантах геммов, здесь их кладбище.
Но Илай не таков! Он был лучшим, одним из лучших кадетов! И теперь, пока остальные геммы уже вступают в должность и начинают нести службу, он осужден поблекнуть и исчезнуть в этих стенах, состоявших, казалось, из прессованной пыли!
– Малютка Янтарь усыпил себя сам, – не унимался Рустикс. – Заболтал сам себя!
– Захлопни пасть, пустышка! – огрызнулся Илай.
Архив почти отравил его своей дремотой, и Илаю хотелось движения, любого, даже если это будет движение кулака к носу тупицы Рустикса. Но тогда он выйдет отсюда и вовсе нескоро.
– Ну-ну! – раздался насмешливый голос. Не в голове Илая, как это бывало часто, а в самом Архиве. Илай встрепенулся, сердце радостно застучало. – Доброго дня, господин Хранитель.