Последние две фразы специально предназначались для тех, кто прослушивал комнату. Братья никогда не знали, в какой момент прослушиваются их разговоры. И потому размышляли даже над изобретением собственного языка, недоступного пониманию службы безопасности. Уоррики предполагали выдумать множество совершенно бессмысленных на первый взгляд слов, связанных грамматическими правилами особого рода, причем для запоминания всех этих тонкостей планировалось написать особую обучающую ленту. Однако столь изощренная тактика могла усилить подозрения, и потому, взвесив все «за» и «против», Джастин и Грант остановились на самом простом: использовании обычной грифельной дощечки. Вот и теперь Джастин, взяв ее, нацарапал: «Иногда хочется удрать в Новгород и наняться на фабрику. Мы составляем обучающие ленты, помогающие воспитать нормальных людей. Мы закладываем в людей веру, уверенность в своих силах и помогаем им любить друг друга. Но сами создатели обучающих лент — просто ненормальные».
Грант написал: «Я глубоко доверяю своим создателям и своему Старшему. Это мое утешение».
— Ты рехнулся, — объявил вслух Джастин.
Грант расхохотался. И снова посерьезнел, после чего, подавшись вперед, хлопнул брата по колену — оба сидели на диване, скрестив ноги. И сообщил: «Не понимаю ни добра, ни зла. Я давно уже осознал это. Ази не положено бросаться такими словами — бросаться в широком смысле. Но для меня ты олицетворяешь все хорошее».
Признание брата невероятно тронуло Джастина. Проклятые вспышки продолжали докучать ему. Даже спустя столько лет — точно застарелая боль. Но стоило Гранту оказаться рядом, и Уоррик-младший уже не чувствовал ее. И это наряду с прочим внушало ему ощущение покоя. Джастин накрыл ладонью руку брата и сжал, поскольку сказать ничего не мог.
— Я имел в виду как раз это, — молвил Грант. — У тебя ответственная должность. Ты стараешься, как можешь. Иногда даже слишком стараешься. Даже я могу отдыхать. А ты — должен.
— Как отдохнешь, если Янни постоянно загружает…
— Нет! — Грант снова похлопал брата по колену. — Ты можешь отказаться. Можешь не работать в те часы. Можешь работать над тем, что тебе больше по нраву. Сам говорил, будто знаешь, чего он добивается. Не позволяй им скрутить себя — откажись. Зачем тебе это?
На Фаргоне как раз проводили эксперимент с ребенком — точной копией Бенджамина Рубина, жившего, между прочим, по другую сторону непреодолимой стены и работавшего в предоставленной Ресионом лаборатории.
Ресион подбрасывал военным что-нибудь особенно ощутимое, дабы удовлетворить их аппетиты. Джейн Штрассен по прибытии тоже должна была получить новую работу — усыновить второго ребенка, зачатого и воспитываемого в соответствии с проектом.
Джастин все знал — ему давали интервью Рубина. И позволяли моделировать программные структуры. Но Уоррик-младший не питал иллюзий, будто его обучающие ленты не станут подвергаться проверкам.
По крайней мере, такие ленты. И возможность обходиться без них почти год приносила молодому человеку большое облегчение.
— Ведь это — показатель доверия, разве нет? — вопрос был задан чересчур хриплым голосом, обнаружив напряжение, которое Джастину очень хотелось скрыть. — А это взваливает на тебя новое бремя — которое тебе вовсе ни к чему.
— Возможно, судьба послала мне возможность сделать что-нибудь полезное. Ведь речь идет о грандиозном проекте. Разве я неправ? Ничего подобного давно уже не наблюдалось. Возможно, мне удастся изменить жизнь Рубина — улучшить ее… — Уоррик-младший наклонился подлить себе еще вина. Но Грант опередил брата и сам наполнил его стакан. — По крайней мере, Рубин не одинок. Его мать живет на станции, они видятся, и ему есть на кого опереться.
Действительно — возле него регулярно сменяется охрана, положенная Особым. Джастин знал все эти штуковины. Рубин был вечно смущенным, погруженным в себя интеллектуалом, чьи проблемы со здоровьем дали о себе знать еще в его детские годы. Его привязанность к матери была безгранична, хрупкое тело заставляло больше всего задумываться о собственном здоровье, а его бесчисленные предубеждения еще в юности вытеснили все страсти, оставив место только работе. Но ничто, ничто подобное не формировало характер Арианы Эмори.
И слава Богу.
— Я тоже кое-что могу, — сказал Джастин. — Вот задумал кой-какую работенку по гражданской психологии. И ты поможешь мне. Речь идет о совершенно другой методологии.
Грант нахмурился. А Джастин рассуждал: поговорить о работе можно было и дома — не боясь сболтнуть что-нибудь лишнее. Но разговор все равно сворачивал в опасное русло; возможно, уже свернул. А от недавней уверенности не осталось и следа. Только усталость. И подумалось: учеба поможет оторваться от повседневной работы. Учеба — как раз то, что нужно. Грант прав: он не рожден для решения жгучих проблем. Потому что слишком много беспокоится.