Кстати, о сопровождающих, я, конечно, не Черчилль и не имею привычку всматриваться в лица своего в некотором роде почётного караула или, точнее — конвоя. Но за прошедшее время, видя каждый день одни и те же образы, запомнил всех не только по отпечаткам лиц, но и по именам да фамилиям. Боевой опыт, полученный обеими моими сущностями, говорил, что внутри любого подразделения, от взвода до батальона обязательно существуют различные группы, объединённые землячеством или иными интересами. Вот и эта неразлучная троица поименованных соответственно: Семён, Сергей и Степан постоянно держались вместе, поочередно составляя мне компанию в восхождении на вершину маячной башни. При этом они не бурчали и не корчили рожи, а напротив, ненавязчиво, я бы сказал даже с тактом, старались проявить свою приязнь и уважительность.
Это мог быть предложенный кисет с ядрёным табаком и заготовленными для самокрутки кусочками бумаги или заботливо протянутая рука, спасающая от падения на крутой лестнице, ступенька которой неожиданно сломалась. Но после одного происшествия, жалость и сочувствие в их взглядах сменилась почтительностью, преклонением и обожанием. Что это было: причуды природы иль Божий промысел, не мне судить. В октябре, когда солнце почти спустилось за горизонт его прощальный луч упал на площадку башни и на мгновение остановился на мне, а далее произошло то, что весьма трудно объяснить физическими законами. Я потом специально осмотрел каждый сантиметр тщетно пытаясь найти кусочек стекла или зеркала, ибо как потом признались Семён и Степан, вокруг моей головы возникло сияние, подобное венцу. А в тот момент, для меня время как будто остановилось, по всему телу пробежала теплая волна, прогоняя прочь все те болезненные ощущения, которые после сорока лет жизни накапливаются у каждого мужика, особенно если эта самая жизнь периодически бьёт его чем -то тяжёлым по голове или всему тому, что находится ниже.
Когда я пришел в себя и смог оглядеться, то оба бывалых вояки застыли, ако два соляных столба и лишь беспрерывно крестились, шевеля губами, беззвучно произнося молитву. А через пару дней, проходя рядом этой неразлучной троицы, до меня донеслись отдельные слова их разговора: «помазанник божий, на государя худое замыслили». Естественно, что природный русский ум и смекалка предупредили их о неуместности и опасности открытого проявления своих чувств, но имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит и я понял, что рядом со мной есть трое людей, готовых защитить в трудную минуту. А по всей видимости, сия минута тяжких испытаний не за горами, ибо дела идут всё хуже и хуже.
Смоляков — он же неформальный лидер всего отряда. Степенный, крепкий, отвечает за имущество солдатской артели, что-то вроде старшины. Это он выдает продукты, следит, чтобы приготовили еду правильно, за формою следит. Тут большую часть года форма — валенки да полушубок. А ветра такие, что от одёжки зависит жизнь солдатика. Вот и без Епифания Кузьмича попередохли бы солдатики, ибо офицер, поручик-гвардионец этими «мелочами» не заморачивается.
Но хватит, довольно, заниматься самоедством, — я мысленно рявкнул сам на себя и, желая отвлечься от дурных предчувствий окинул взглядом окружающее пространство. К сожалению, любоваться особо было нечем. Вступившая в свои законные права полярная ночь превратила полдень в вечерние сумерки и казалось, что ставшим серым Белое море, кое где покрытое заплатами льдин на горизонте сливалось с затянутыми серыми же облаками небом. В общем, как говорил один хронический пессимист, ослик Иа: «Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище. Кошмар»… Единственным утешением было то, что ветер, дувший практически беспрерывно, наконец-то утих. Но эта вечная сырость превращала лёгкий морозец минус пятнадцать градусов, в промозглый холод, который, не взирая на застёгнутый на все пуговицы тулупчик, пробирал до самых костей. Сейчас бы пару глотков шустовского и колечко лимона, припорошенное сахарной пудрой и кофе… Да что там коньяк, я бы от стакана шила и головки чеснока не отказался, а если бы ещё и кусочек сала. Как там у классика: «мечты, мечты, где ваша сладость?».
А в прочем почему, собственно мечты? Я, конечно, Михаил Второй, а не Александр Третий, но фляжечка заветная у меня имеется, а в ней заначка на чёрный день в виде косушки водки с толикой красного перца. Правда, шпика нет, но зато чеснок имеется. Это мои «три С» расстарались и презентовали целую головку, говорят, на табак сменяли. Пока голова думала эту гениальную мысль, руки сработали на автомате. Оперативно очистили пару зубчиков, нашарили в кармане кусочек ржаного сухарика, а далее всё по алгоритму: выдох, богатырский глоток и завершение сего фуршета закусью. Хорошо пошла, буквально по каждой жилочке пробежала, так вроде граф Толстой в романе своём писал, хотя какой он граф, он пока еще шестилетний графинчик. Так-с, ваше свергнутое императорское величество, а вас похоже развезло-с, зато ничего не болит и глаза хорошо видят, да и погода кажись улучшается.