(собственно говоря, такие вот киоски)
Далее размещались предложения по монтажу отдельных фрагментов в единый фильм с приложением соответствующих фотографий. И в качестве резюме была приложена расшифрованная стенограмма моей речи с настоятельным требованием повторить оную перед рупором фонографа, дабы сохранить для потомства, а также воспроизводить в дальнейшем одновременно с демонстрацией фильма. Перечитывая эту смесь докладной записки с сценарием, я потихоньку начал заводиться, последней каплей стало предложение заснять скрытой камерой мою прогулку по территории Кремля для просмотра массовой аудиторией трудящимися массами. Фактически, этот прохиндей решил выставить меня в роли выздоравливающего Ленина, а вместо Бонч-Бруевича должна была выступить Императрица. Оставался только один вопрос — что будет с субботником и где то бревно, которое мне надо таскать! В общем, весёлая злость вытеснила из моей головы чувство тревожного ожидания и когда наконец после доклада адъютанта вошел Академик в сопровождения полковника Полковникова, после приглашения присесть я разразился заранее заготовленной тирадой:
— Слышишь ты, Фелини Хичкокович! — развернувшись в сторону Сандро я отпихнул в его сторону киношную папку. — Ты почему поперед не просто батьки, а батюшки-царя полез? Почему с руководством в моём лице не согласовал? А теперь еще хочешь, чтобы император попугаем поработал? Увлекся, понимаешь, скрытыми камерами. Того гляди и в сортире парочку пристроишь⁈
— Не понимаю паПа причины вашего гнева. — показательно смиренно, елейным голосом ответствовал «сынуля», прекрасно понимающий, что Государь не гневается, а изволит высочайше юморить. — Я думаю, что напоминание о преценденте с речью Сталина на ноябрьском параде 1941 года немножко извинит моё самоуправство[2].
Полковников, мгновенно прокачавший ситуацию, решил вставить свои пять копеек и добавил:
— А насчет сортира, так что не сделаешь во имя великого искусства. Когда-то, давно, в году если не ошибаюсь в двухтысячном, читал, что некий Абрам Иосифович Дранко, желая увековечить восьмидесятилетие графа Толстого, которое грядет в 1908 году, занял позицию для съёмок именно в парковой уборной Ясной поляны. Но если серьёзно, Михаил Николаевич, именно Лев Николаевич Толстой сейчас и является ключевой фигурой, вокруг которой на протяжении изрядного времени суетятся очень нехорошие люди и в результате их, чего греха таить, эффективной деятельности, у нас возникли серьёзные проблемы. Я не могу сравнить это с заложенной под устои державы миной, часовой механизм которой отчитывает последние минуты перед взрывом. Скорее это напоминает применение биологического оружия, когда страшная болезнь предаётся от человека к человеку и эпидемия захлёстывает просторы империи. Поэтому нам необходимо действовать оперативно, и не ограничивая себя в выборе методов, ибо «à la guerre comme à la guerre». «Но в начале дозвольте пару слов без протокола», — произнеся эту знакомую всем поклонникам Высоцкого фразу из песни Алексей Васильевич улыбнулся, но затем перешел на абсолютно серьёзный тон.
— Итак, господа-товарищи, прошу слушать, задавать вопросы, обсуждать, но записей не делать. Обязанности докладчики и секретаря я возлагаю на себя, если есть возражения, то они не принимаются. — Расценив наше молчание, как согласие, Полковников продолжил, периодически заглядывая в толстую тетрадь с прошитыми и пронумерованными страницами. — Как это очень часто бывает, гадит именно англичанка. Начнём с лорда Редстока. Этот британский джентльмен и аристократ начал своё знакомство с Россией прибыв в Крым как офицер вражеской армии, затем болезнь и чудесное исцеление, которое он принял за знак свыше, призывающий его нести неразумным истинную веру. Потренировавшись некоторое время на своих соплеменниках, совмещая эту деятельность с службой в британской армии, сэр Гренвиль Огастес Вильям Вальдигрев в чине полковника ушел в отставку и посвятил себя миссионерской деятельности. Сперва поле его деятельности распространялось на Индию и страны Европы, а затем не спеша, исподволь, подобно скорпиону, стал подбираться к России. Поскольку его основной аудиторий предполагались аристократические салоны и кружки, то главной задачей было разорвать то основную нить, связывающую между собой пахаря и помещика, рабочего и фабриканта, простого солдата и генерала, общую православную веру.