– Может, хватит дурить мне голову? – выпалил Брент. – Я знаю, что через час у тебя встреча с комиссаром, и мы оба знаем, что он тебе скажет. Ты больше не можешь увиливать. Облегчи мне жизнь и скажи, что ты возвращаешься на работу.
– Этого я не могу сказать. Но могу сказать, что подумываю о возвращении. Брент выругался.
– Серьезно?
– Серьезнее, чем я когда-либо думал. – Джед встал и заметался по крохотному кабинету. – Черт побери, я скучаю по этой дыре. – Джед изумленно взглянул на приятеля. – Ну разве не дерьмо? Я скучаю по каждой минуте этой чертовой работы, по проклятым отчетам, по трусливым новичкам. Девять дней из десяти я спросонья тянусь к кобуре и только потом вспоминаю, что вышел в отставку. Я даже подумывал купить полицейский сканер, чтобы быть в курсе ваших дел.
– Аллилуйя. – Брент сложил руки словно в молитве. – Позволь мне сообщить об этом Голдмену. Не откажи в удовольствии старому другу.
– Я не сказал, что возвращаюсь.
– Сказал, сказал. – Брент вскочил, сгреб Джеда в охапку и поцеловал.
– Боже, Чэпмен, возьми себя в руки.
– Парни встретят тебя, как бога. Что говорит Дора? Глуповатая ухмылка сползла с лица Джеда.
– Ничего. Мы не говорили об этом. Это ее не касается.
– Неужели? – Брент поцокал языком. – Мы с Мэри Пэт заключили пари. Она говорит, что я буду шафером на твоей свадьбе к концу учебного года, а я говорю – на пасхальные каникулы. Мы привыкли отсчитывать время по школьному календарю.
Джеда охватила паника.
– Ты спятил.
– Брось, капитан, ты от нее без ума. Десять минут назад ты таращился в пустоту и грезил. И если не о ней, то я поцелую Голдмена в губы.
– Что-то ты стал очень несдержанным в последнее время. Прекрати, слышишь?
Брент знал этот тон – звуковой эквивалент каменной стены.
– Ладно, но буду признателен, если ты сообщишь мне, о чем договоришься с комиссаром. Полетишь ты в Лос-Анджелес официально или нет, я обеспечу тебе поддержку.
– Договоримся завтра.
– И еще одно, капитан, – добавил Брент, когда Джед направился к двери. – Сделай мне одолжение, позволь им заманить тебя обратно, хорошо? Я напишу тебе список вещей, которые нам тут не помешают.
Брент ухмыльнулся и стал с наслаждением представлять, как сообщит эти новости Голдмену.
Около полуночи Дора бросила все попытки заснуть и встала с постели. Ничего особенного. И то, что Джед не вернулся домой и не позвонил, не имеет к ее бессоннице никакого отношения.
Только когда начинаешь лгать самой себе, дела действительно плохи, признала она.
Дора включила стереопроигрыватель, но сладострастный блюз Бонни Райт так зеркально отражал ее настроение, что она не стала растравлять себя еще больше и выключила музыку, затем прошла в кухню и поставила на огонь чайник.
Как ей удалось так все испортить? Неужели она не знала, что мужчина бросится прочь, как только услышит три роковых слова? Не знала. Дора бросила в чашку чайный пакетик. Не знала, потому что никогда не произносила эти слова раньше. И вот именно теперь она поспешила со своей репликой.
Ну, что сказано, того не вернешь. Остается только жалеть, что Джед читал другой сценарий.
Он не повторил ее слов, не схватил в восторге в объятия. Просто с того самого момента, тридцать шесть часов назад, он стал медленно, но систематично отдаляться от нее. И Дора уже боялась, что он будет отдаляться до тех пор, пока совершенно не исчезнет вдали.
Теперь ничего не исправить. Дора залила горячей водой пакетик, поискала в шкафчике печенье. Она не может насильно научить его дарить и принимать в дар любовь. Она может только сдержать свое обещание и не бросать больше ему в лицо эти слова. Как бы ни было ей больно.
И что бы там ни пела Бонни Райт, у любви есть гордость. Нужно только взять себя в руки и продолжать жить: если бог даст, с Джедом, но если придется, то и без него. И можно начать прямо сейчас: спуститься в кладовую и приспособить не желающий засыпать мозг к работе.
Прихватив чашку, Дора вышла из кухни, в последнюю минуту вспомнила о ключах и, сунув их в карман халата, заперла за собой дверь квартиры.
Как противно не чувствовать себя в безопасности в собственном доме!
Устроившись в кладовой, Дора начала приводить в порядок картотеку, разоренную Ди Карло.
Как всегда, монотонный труд и тишина несколько успокоили ее. Иногда она замирала с какой-нибудь квитанцией в руке, вспоминая приятное волнение, связанное с продажей той или иной вещи.
Джед остановился на середине лестницы, наблюдая за ней. Она включила все лампы, словно ребенок, оставленный один дома. На ней был зеленый халат и огромные красные носки. Каждый раз, как она наклонялась за очередной бумажкой, волосы мягко падали на щеку. Дора плавным движением откидывала их назад, убирала документ и тянулась к другому.
Войдя в дом и увидев дверь коридора открытой, он автоматически выхватил пистолет и успокоился, лишь заметив Дору в кладовой. Когда она повернулась к нему, он уже успел убрать оружие.
Но она увидела лишь неясную фигуру на лестнице и в ужасе попятилась.
– Ты что, с ума сошел? Решил напугать меня до смерти?
– Нет. – Джед спустился к ней. – Ты что здесь делаешь, Конрой? Уже второй час ночи.
– Репетирую менуэт. А ты что подумал? – Злясь на себя за испуг, она присела на корточки, чтобы собрать рассыпавшиеся бумаги.
Джед наклонился и взял ее за руки.
– Ты так увлеклась, а я с удовольствием наблюдал за тобой. Прости, что напугал тебя.
– Забудь.
– Тебе давно пора спать. – Он повернул ее лицо к свету. – Ты выглядишь усталой.
– Спасибо за заботу.
– И стервозной.
– Я не стерва. – Дора задохнулась от возмущения. – Мне не нравится это слово, а еще «феминистка» и «назойливая любовница».
Джед терпеливо убрал прядь ее волос за ухо. Как быстро она подавила испуг, но он еще таился в ее глазах.
– Пойдем наверх, малышка.
– Я еще не закончила здесь.
Джед расслышал в ее голосе негодование и обиду. Он уже причинил ей боль и сколько еще причинит… Почему-то он почувствовал себя ничтожеством и идиотом.
– Ты злишься на меня.
– Ничего подобного. – Дора выпрямилась и глубоко вздохнула, чтобы подавить злость и сделать свое заявление правдивым. – Не злюсь, – повторила она, уже совершенно спокойная. – Просто немного нервничаю. Я не могу открыть магазин и чувствую себя бесполезной… и еще лживой, потому что не могу сказать правду своей семье.
– Все это совершенно необязательно. Открой завтра магазин. И тебе станет легче, если ты все расскажешь своим.
Дора обдумала его предложение.
– Магазин я открою, но семье ничего не скажу. Пока не скажу. Подожду.
Джед не стал спорить. Разве он сам не успокаивал свою совесть подобными рассуждениями? Он не собирался рассказывать Доре о своей встрече с комиссаром и о своем решении вернуться на службу. Пока не собирался.
– Пойдем наверх, – повторил он. – Я помассирую тебе спину.
– Зачем?
– Чтобы снять напряжение, – процедил он сквозь зубы. – Послушай, Конрой, почему ты все время спрашиваешь «зачем» и «почему»? От тебя требуется только спокойно лежать и получать удовольствие.
– Ты пытаешься быть милым. Почему? Ты что-то затеял, Скиммерхорн. Ты планируешь сделать что-то, что мне не понравится.
Дора побежала за ним вверх по лестнице.
– Не скрывай ничего от меня. Пожалуйста. – Она положила ладонь на его плечо. – Это связано с Ди Карло? С картиной? Со всем этим делом?
– Я собираюсь в Лос-Анджелес поговорить с боссом Ди Карло.
– Уайнсэпом? – Дора наморщила лоб. – Ведь это ему была адресована посылка?
– Босса зовут Финли. Эдмунд Финли. Я начну с него.
– И ты думаешь, что это Финли ждал посылку, что это он организовал контрабанду?
– Да. – Джед налил виски им обоим. – Именно это я и думаю.
– Что ты знаешь о нем?
– Достаточно, чтобы купить билет до Лос-Анджелеса. – Джед дал ей стакан и коротко обрисовал ситуацию.
– Импорт-экспорт, – задумчиво сказала Дора, когда он закончил. – Возможно, он коллекционер. Так почти всегда бывает. И возможно, он ничего не знал о побочной деятельности Ди Карло… ты же сказал, что это крупная фирма. Но если знал…