Я вдохнула обжигающе горячий воздух. Он вибрировал и ложился на тело влажными каплями. Здесь было, как в бане, даже от поцелуев. Голова шла кругом.
Кирилл погладил меня пальцами по губам, надавил немного, проникнув внутрь. Большой палец прошелся по кромке зубов и столкнулся с моим языком.
— Посмотри мне в глаза, — попросил охрипшим голосом.
Он внимательно следил за моей реакцией. Я зарделась от смущения, но потом обхватила губами его палец, испытывая от этого какое-то необъяснимое удовольствие. Медленно скользила языком по его пальцу, лаская, посасывая. Близость его тела толкала меня на безумства!
— О черт, это самое жаркое, что я видел! — выдохнул Кирилл.
— Врешь. Или льстишь.
— Ничуть. Не веришь? После всего, что было?
— А что между нами было?
— Тарелка борща, горы предубеждений…
— О да! — согласилась я и притянула Кирилла за шею, начал целовать. — Я думала, что ты заносчивый говнюк.
— Я и есть заносчивый говнюк и подлец, и я… От тебя без ума.
После этих слов каждая клеточка тела заискрилась. Мне хотелось погрузиться в водоворот чувств и бурлящей, взрывных страсти! Такое сильное влечение я испытывала впервые.
— Я от тебя без ума, — повторил он. — И у меня кончилось терпение, — прихватил зубами уголок фольгированной защиты.
— Да, — заставила себя ответить.
Я хотела сказать, что он мне тоже безумно нравится, но получилось лишь сдавленно вытолкнуть всего два слова:
— Да, пожалуйста, — с просящей интонацией.
— С удовольствием.
Кирилл Крестовский
Искушение. За годы разбитной жизни и пользования всегда доступными девицами я уже и забыл, что такое быть искушенным. Но с Василисой вспомнил и в полной мере ощутил, как сильно скручивало желанием, до невозможности.
Казалось, вот теперь она точно — моя, в моей власти, полностью. Доступная, желающая меня не меньше, чем я — ее. Доступная и все равно искушающая. Чем больше я ее узнавал, тем сильнее искушался. Разве такое возможно?
Держаться больше не было сил. Василиса меня заводила и бойким, острым язычком, и повадками дикой кошечки и даже ярким румянцем, которым ее окатывало с ног до головы, стоило лишь шепнуть очаровательную пошлость в милое, порозовевшее ушко.
Притянул ее к себе поближе. Точнее, подмял и, не щадя совершенно, поцеловал глубоко и жадно! Больше ничего не помнил! Сорвался… Сжимал в объятиях до хруста… Не давал передышки, ни себе, ни ей. Словом, слишком долго я сдерживался рядом с ней! Потом обалдело смотрел в потолок. Казалось, там звезды взрывались. Я был счастлив безмерно, но пошевелиться не мог — обессилел. Лишь потом, как кретин, посмотрел на Василису, увидел красноватые разводы на бедрах и спросил:
— А это что… Что?
До меня доходило медленно,очень медленно! Очевидные вещи были налицо, а до меня только сейчас дошло!
— Я стал твоим первым мужчиной?
Василиса кивнула немного перепуганно, посмотрела на меня, прикусила губу, припухшую от моих укусов, вытерла слезинки из уголков глаз.
— Да.
Приблизился к ней, прижавшись.
— А почему не сказала? Я бы тогда был осторожнее… — сглотнул, вспомнив, как я ее лихо, вдоль и поперек. — Тебе хоть хорошо было?
Вел себя, как эгоист, только о своих желаниях думал… Слишком сложно взрослому мужчине долго находиться без женской компании, я действовал как одержимый. Как робот какой-то, сошедший с ума!
— Да, мне было хорошо. Кирилл, — притянула к себе, поцеловав. — Я в порядке.
Начал целовать, глубоко и нежно, зализывая языком места укусов на губах.
— Почему не сказала? — снова спросил.
— Подумала, что ты не захочешь со мной быть. Вот почему, — покраснела.
— Дуреха глупая.
Меня разрывало от самого непередаваемого сочетания эмоций: нежности, нового приступа дурманящего желания и смеха.
— Но…
— Что? — насторожилась.
— Моя дуреха! — сказал с гордостью.
Сердце навылет пронзило чувствами, от которых встал в горле ком. Говорить не хотелось. Только нежить ее и любить, любить тонко и сладко, осторожничая в самом начале и действуя смелее, по мере того, как нарастало ответное желание…
Василиса
— Мы так и не поговорили, — прошептала спустя время.
За окном уже светало… Вечер и ночь прошли в жарком любовном угаре. Все тело ныло. Каждый сантиметр был исследован и залюблен пальцами, губами, языком.
— Говори, разрешаю.
Крестовский пошевелился, под ним хрустнула фольга очередного использованного пакетика с защитой. Страшно было подумать, что слова Яси оказались пророческими и презервативов нам понадобилось ого-го сколько!