— Да. — Когда-то, не так давно, ему нравилось готовить самому. «Раньше нравилось», — мысленно поправилась она.
— Пожалуй, я пойду прогуляюсь, — резко объявил он. — Разомнусь.
— Хорошо.
Он сморщился, аккуратно поставил чашку на металлический столик и спокойно вышел.
Когда он возвратился, Джеллис по-прежнему сидела на балконе и смотрела на море. Она улыбнулась ему механическим движением губ, и он улыбнулся ей в ответ. Однако это была улыбка не Себастьена, а какого-то незнакомца.
— Я знал кого-нибудь в этом городе? — тихо спросил он, усаживаясь напротив нее. — Куда бы я ни пошел, люди обращались ко мне, хлопали по спине, спрашивали об… этом. — Он дотронулся до белой пряди на голове и поглядел на Джеллис. — Мы с тобой встретились здесь? В Коллиуре?
— Да, в кафе, что стоит возле песчаного пляжа, где играют в волейбол. Это было в первый день моего отпуска.
— А я жил здесь?
— Да.
Он вздохнул и умолк.
— Я что-нибудь приготовлю.
— А ты не хочешь прогуляться?
Она покачала головой. Тихо вздохнув, вернулась в комнату. И по инерции, словно не прошло этих нескольких месяцев, вошла в гостиную, нажала кнопку на магнитофоне и слабо улыбнулась. Полилась ее любимая мелодия. Дебюсси.
Джеллис приготовила легкий ужин, который, однако, они не осилили. Весь этот вечер она наблюдала его боль и замешательство, видела, как он расстроен, хотя избегала смотреть ему в глаза. А он часто смотрел на нее. Часы тянулись, и напряженность между ними все нарастала, и у нее уже просто не было сил дольше выносить это. Она резко поднялась и заявила:
— Пожалуй, я пойду спать. Спокойной ночи, Себастьен.
— Спокойной ночи, — угрюмо ответил он.
На следующий день все было еще хуже. Напряженность стала ощущаться почти физически. После того, как Джеллис и Себастьен случайно дотронулись друг до друга, протянув руку за одним и тем же, они стали тщательно избегать телесных контактов. Они также избегали смотреть друг другу в глаза, понимая, что может произойти, если вдруг между ними возникнет незримая связь.
Не помог даже непрерывный поток гостей — владельцев магазинов, барменов, яхтсменов из Пор-Вандра. Все разговоры крутились вокруг аварии, и все они пришли, чтобы увидеть Себастьена, поохать и посочувствовать. И это все больше и больше угнетало его, потому что он ничего не помнил. Его улыбка в те редкие мгновения, когда он улыбался, оставалась напряженной. Как и улыбка Джеллис.
— Мне надо ехать домой, — наконец не выдержала она.
Он посмотрел на нее и отвел взгляд.
— Ты же говорила, что несколько дней…
— Я знаю, но…
— Пожалуйста.
— Но теперь, когда тебя снова все узнали…
— Прошу тебя. Ты — единственный человек, который может рассказать мне все, что я должен знать.
Самым ужасным было то, что она сама не хотела уезжать. Однако остаться было бы неимоверной глупостью. Джеллис не могла больше находиться в этой маленькой квартире с ним наедине, не могла ни касаться его, ни разговаривать с ним. А лежать каждую ночь всего лишь в нескольких метрах от него — это же настоящая пытка. «Я думала, что могу быть сильной, но ошиблась. Больше не могу. Я хочу его, жажду ощутить его тепло, хочу заниматься с ним любовью, хочу слышать его смех. И мне уже почти безразлично, что он сделал. Лишь бы он вернулся ко мне. Нет. Мне надо возвращаться домой».
— Только еще один день, — в конце концов согласилась она. — Мне надо кое-что купить к Рождеству.
— Но ты можешь это сделать здесь.
— Нет. Мне надо ехать домой. Но сейчас нам нужен хлеб, яйца…
— Я схожу.
Она покачала головой.
— Мне нужно немного проветриться. — Она поспешно собралась и отправилась в город. «Это мои друзья», — грустно подумала она, рассеянно улыбаясь и приветствуя владельцев магазинов. Все, казалось, были смущены, чувствовали себя неловко, не знали, что сказать. Джеллис видела по их глазам, что они жалеют ее, сочувствуют ей. Однако никто ничего не мог сделать, в том числе и она сама.
Когда она вернулась, Себастьен сидел за кухонным столом. Перед ним был альбом с фотографиями и пачка любительских снимков. Но не свадебные фотографии. Они хранились у нее в Англии. Вместе с фотографиями их сына.
Себастьен посмотрел на нее и, улыбаясь, пояснил:
— Я нашел их в гостиной. Когда они были сделаны? Прошлым летом?
— Да.
— У меня там такой юный вид.
— Тебе тридцать пять.
— Да, — усмехнулся он. — Какая удивительная разница, хотя прошел всего лишь год. А я даже не знаю, сколько тебе лет.
— Двадцать восемь.
Зажав один из снимков между пальцами, Себастьен несколько мгновений молча рассматривал его.