Александра Федоровна сжала кулачок и что есть силы стукнула в дверь. Настя не открыла и не отозвалась.
— Анастасия Павловна! Настя! — громко позвала Александра Федоровна из-за двери. — Это я, Каховская, открой…
Не было еще таких дверей, которые не раскрылись бы перед Александрой Федоровной. Отворились, хотя и не сразу, и эти, и перед ее глазами предстала мрачная, как грозовая туча, Анастасия.
— Проходите, — отступила она на шаг, пропуская Каховскую.
Александра Федоровна начала издалека.
— Ты ведь знаешь, Настенька, жизнь не является сплошным и нескончаемым праздником. Тот, кто вдохнул в нас жизнь, устроил так, чтобы радости в ней чередовались с бедами и горем, а иначе, если бы мы жили в радости с первого и до последнего дня, как бы мы поняли, что живем в радости? И как оценили бы это? Как бы мы узнали, что к нам пришло счастье? Ведь не с чем бы было сравнить. Кроме того, тем, кого любит, Господь ниспосылает испытания, и, если человек из них выходит с честью, Он его награждает…
— Выходит, — едва не со злобой перебила Каховскую Настя, — сначала Боженька тебе по зубам съездит, до крови разбив, а затем платочком с вензельками одарит, дескать, возьми, чадо мое, утрись? Так?
— Нет, не так, — отрезала Каховская. — И не смей так говорить о Боге!
— А вот и посмею! — притопнула ножкой Настя. — Что хорошего я видела в своей жизни? Мало мне было пьяных харь господ, коих я должна была ублажать по приказанию своего барина? Мало мне было злобы и насмешек от подруг? А кто мне ниспослал этого мерзкого старикашку Гундорова, который пальцами лишил меня чести? Кто, ежели не Он? Чем Он меня таким одарил, что покрыло бы все мои мучения? За что я Ему должна быть благодарна?
— За талант, — довольно жестко ответила Александра Федоровна. — Он тебя одарил талантом. Немногих, весьма немногих Господь одаривает своим Божественным вдохновением. А талант, как ты уже знаешь, это не только праздник, но и тягостные муки. В этой жизни, милочка моя, ничего не дается даром.
— Да, это-то я поняла очень хорошо, — криво усмехнулась Настя.
— К тому же, — Каховская вплотную подошла к Анастасии, — не тебе сетовать на судьбу. Тебе, девочка моя, просто несказанно повезло!
— Повезло?! — задохнулась Настя. — Да еще несказанно?! Вот уж спасибо за такое везение.
— Повезло, — спокойно повторила Александра Федоровна и положила руки на плечи Анастасии. — А потом, все проходят через сие горнило, в которое попала сейчас ты. И талантливые, и бесталанные — все.
— Так уж и все? — подняла на нее глаза Настя.
— Кроме лишенных разума или вытесанных из камня — все, — без всякого намека на сомнение, ответила Каховская. — Десять лет назад подобное произошло со мной, потом с тремя моими братьями, до этого — с моим отцом и матерью.
— И ничего нельзя с этим поделать? — спросила Настя с интонацией, чем-то насторожившей Александру Федоровну.
— Ничего, — ответила Каховская. — Ты только постарайся меня понять, это некая данность, как… ну, что небо голубое, а вода мокрая. Это и не хорошо, и не плохо. Это надо принять.
— Ясно, — в раздумье произнесла Анастасия. — Выходит, раз ничего нельзя изменить, то следует уступить сложившимся обстоятельствам. Вы так полагаете? — цепко посмотрела она в глаза Каховской. — Покориться данности, которая ни хороша, ни плоха.
— В общем, да, — не сразу ответила Александра Федоровна, отчего-то с опасением поглядывая на Настю.
— А если я не хочу покоряться?
— Это ничего не изменит.
— Словом, всяк сверчок знай свой шесток… — глухо произнесла Анастасия.
— При чем здесь это? — удивленно вскинула брови Каховская.
— Ну конечно же, ни при чем, — как можно мягче улыбнулась Настя и вдруг спросила: — Как зовут невесту Дмитрия Васильевича?
— Зинаида Колокольцева, — немного растерянно ответила Александра Федоровна.
— Они уже помолвлены?
— Да.
— Когда намечена свадьба?
— Осталось уже менее месяца, — медленно ответила Каховская, пытаясь понять, что творится в душе Насти. Но та вдруг стала спокойной, смирившейся, и, слава Богу, не собиралась ни плакать, ни впадать в истерику.
— Ну что ж, коли такова данность, — притворно вздохнула Настя и посмотрела на старшую подругу, — тогда… спаси вас Бог, что просветили.
Аникеева снова тяжело вздохнула.
— А то я уж и не знала, как мне жить Дальше.
— А теперь? — что-то заставило поинтересоваться Каховскую.
— А теперь — знаю…