– Да, да Андрей рассказывал. И что странно: все мы в одном месте собрались. Да и родителям моим тут нравится, они, кстати, уже думали о том, чтобы столицу оставить и сюда переехать.
– Не мудрено, земля-то тянет к себе. Предки зовут к себе. Всех зовут.
Мы немного помолчали, глядя, как вечерние сумерки окутывают наш любимый город. На небе стало все больше и больше звезд, их в августе всегда много. Я вдруг подумала о Людке: где она сейчас? Может, вот так же сидит и смотрит на звездное небо?
– С ней все в порядке, Ксана, она счастлива, поверь мне, – сказала Серафима Степановна.
Я кивнула: конечно, а как же иначе.
– А мы встретимся с ней?
Серафима крякнула, потом, опираясь на скамейку, встала и заковыляла к дому:
– Пойдем, а то стемнело вон, спать пора.
Я тихо засмеялась: да уж, ну и хитра же ты, Сима. Ой, хитра. Штирлиц по сравнению с тобой просто маленький мальчик.
Она, стоя в дверях, обернулась ко мне и спросила:
– Ну, идешь, что ли? Я самовар поставлю, чаю попьем…
Мы сидели в комнате Серафимы Степановны и пили чай. На столе, покрытом белоснежной скатертью пыхтел самовар, вокруг него аккуратно был расставлен праздничный чайный сервиз, а в большой тарелке лежали любимые пирожки с яблоками и с капустой, на которые Серафима была мастерица. Я принесла из комнаты пакетик с конфетами из будущего. Кстати, не так давно предусмотрительная Людка убрала его с глаз моих подальше:
– А то еще слопаешь все, на Новый год не останется, – сказала она.
Я на неё и не обиделась вовсе: она была права, ведь в нашем городе, кроме карамелек, других конфет днем с огнем не сыщешь. Боже мой! Как давно это было! Еще неделю назад!
– А, – сказала я, разглядывая чашку, я буквально сегодня в обед, там… пила из такой же чай.
– Да, это наш сервиз, настоящий китайский фарфор, еще дореволюционный. Все, что от прадеда осталось.
Я сглотнула подступивший к горлу комок. Подумать только, еще сегодня я держала эту чашку в руках там, тридцать лет назад…
– Грустишь всё? – спросила Серафима, возвращая меня из воспоминаний. – Эх-хе-хе, горемычная моя.
Я молча кивнула, а потом с чувством спросила, снова вернувшись к теме, которая волновала меня больше всего на свете:
– Почему? Ну, почему так? Еще пару недель назад я и подумать не могла такого. Странно все же…
– Чего уж тут странного, – хитро прищурившись, отозвалась Серафима Степановна. – Им двоим так суждено было.
– Кому им? – спросила я, хотя и так понятно было кому.
– Да-а-а, любовь, – сказала Сима и, не торопясь, стала разворачивать конфету. – Вкусная.
– А, – я махнула рукой, – это из будущего. Какие-то шоколадные с вафельной начинкой.
Я была согласна с ней: конфеты и в самом деле вкусные, а вот будущее мне не понравилось.
– Чудное название, – сказала бабуля, разглядывая название на конфете.
– Да, да, – отрешенно отозвалась я, – там, в будущем, много чудного, да и вообще…
– Ты про что? – спросила Серафима.
– Про всё, про всё это, даже не верится, – сказала я: – Так почему им не место здесь?
Она вздохнула и ответила:
– После того как вы прошли сквозь дыру и оказались в будущем…
Я перебила её:
– Да мы бегали от этих бандитов, как зайцы, из одного времени в другое.
– Не перебивай, – грозно приказала она, – а то я забуду, что сказать хотела. Так вот после того как вы очутились в будущем, с этого момента для одной из вас и пошло другое время, линия жизни изменилась, – Серафима философски покачала головой.
– Точка отсчета изменилась! Опять эта точка, – с досадой проговорила я, – и чего она вам далась! Между прочим, Степан тогда о ней первый сказал. Но мы с Людкой не придали никакого значения его словам…
Теперь же все встало на свои места: слова его жизнью подтвердились.
Людку тянуло к дыре, потому что ей так суждено было. Чудно все же: девушка прошла через проход во времени, чтобы встретить суженого, который, кстати, и сам ходок через время еще тот был. Да и в голове как-то до сих пор с трудом укладывалось, что нас с Людкой в будущем по двое было, а её, кстати, вообще трое. Одна Людка вместе со мной через временную дыру прошла, другой уже лет сорок стукнуло, а третья, оказывается, тоже жила в будущем, но в старости, пардон, в глубоком бальзаковском возрасте. И троим им, конечно, было не место, вот линия жизни и изменилась. Бр-р-р…Чертовщина какая-то. Надо же! Значит, это правда! Что-то подобное я уже видела в фильме, когда была в будущем.
– Конечно, чертовщина, – вновь ответила Серафима на мои мысли, – только как Людочка в прошлом осталась, и проход закрылся, все встало на свои места: теперь она одна.