– Да, это была я, – сказала она, – да, и нечему тут удивляться.
– Серафима Степановна! Мы же теперь с вами богаты!– радостно крикнула я и кинулась к чемодану.
То, что произошло потом, нельзя просто описать словами. Мне хотелось рыдать, выть, кричать от обиды: в чемодане лежали вещи Андрея. Это был его, так называемый, «охотничий» чемодан. Я точно не знаю, для чего он им, охотникам, нужен, но этот старенький чемодан, как и шкатулка, оказался набитым каким-то барахлом.
– Что это? – я с удивлением вытащила сначала штаны, потом рубаху. Там же, в чемодане, лежали какие-то охотничьи принадлежности, но больше всего меня поразил нож, необычный, вместо рукоятки копытце какого-то животного. Где-то я такой уже видела. Да Бог с ним, с ножом, а вот чего здесь не было, так это, естественно, денег.
– Где же деньги? – растерянно спросила я и покосилась на Серафиму.
– Ха-ха-ха! – разразилась та хохотом. – Это Андрюшины вещи!
Она смеялась так заразительно, что я не выдержала и присоединилась к ней. Теперь мы хохотали уже обе.
– Ну что ж, значит, не судьба, – проговорила я, все еще смеясь, потом сложила все обратно в чемодан и пошла к себе в комнату.
Просто сказать – не судьба! Обидно все же: ни тебе большой настоящей любви, ни подруги, ни денег.
Даже Людкина кровать, сиротливо прижавшаяся к стене, как мне показалось, сочувственно скрипнула. Я подошла и села на неё.
– Да-а-а, – протянула я, – бывает же такое.
Интересно, как там сейчас моя подруга? А нынешняя, какая она? Мне почему-то казалось, что Людка ни капельки не изменилась, осталась такой, какой запомнилась мне в последний миг нашего расставания: «Может, мы с тобой когда-нибудь и встретимся…»
– Может быть, – прошептала я, поглаживая рукой Людкину подушку с красиво вышитой наволочкой. Я ностальгически улыбнулась: у подруги было хобби – она умело вышивала крестиком. У нас в комнате чуть ли не все тряпки были отделаны её вышивками.
Несколько дней я просидела в своей комнате и никуда не выходила, просто валялась на кровати да таращилась в телевизор. Настроение было настолько мерзопакостное, что никого не хотелось видеть. От тоски, которая так и не проходила, готова была волком завыть. Мой оптимизм с каждым часом улетучивался, как тот туман: скорее всего я больше никогда не увижу свою подружку. Ищи-свищи её по стране, да и где искать? Нас все же разделяли тридцать лет. Она осталась в шестидесятых, а я вернулась в конец своих восьмидесятых. Мое призрачное богатство тоже не состоялось, так и оставшись призрачным.
Если ничего не изменилось, то Людка или её дети и внуки через лет двадцать станут очень богатыми людьми. Но это будет не скоро, уже в двадцать первом веке. Хотя, если принять во внимание недавние события, то это произойдет весьма скоро. Если раньше мне страшно было подумать, что будет через десять лет или через двадцать, то теперь время вовсе не пугало, потому что я знала: оно мягкое, как пластилин, и может то растянуться, то сжаться, а может и вовсе порваться, образовав дыру.
Так что о потерянных деньгах я ни капельки не сожалела, зато страшно скучала по Людке. Ладно, будем считать, что она просто вышла замуж и уехала далеко-далеко. Впрочем, почему будем считать? Так оно, в сущности, и произошло.
– Ксанка! – за дверью послышалось шарканье. – Открой! Знаю, что ты дома.
Я нехотя встала с кровати и открыла Серафиме Степановне. Она держала в руках колоду гадальных карт и загадочно улыбалась:
– Скинем?
Я вяло улыбнулась и согласилась:
– Скинем.
Она и раньше нам гадала, но, помнится, я так и не встретила своего короля, а вот Людка…
Серафима Степановна деловито, по-хозяйски, подошла к столу, по привычке смахнула рукавом несуществующие крошки, уселась на стул и неторопливо разложила карты. Я лениво следила за ней, а чего напрягаться, когда и так ничего не светит.
– Значит так, моя бубновая дама, – сказала она. – Ожидает тебя нечаянный король.
Я подпрыгнула на стуле и с удивлением уткнулась в карты. Опять нечаянный король!
– Вот он, голубчик, прямо на пороге, – добавила она, улыбнулась и многозначительно мне подмигнула.