Однако этот человек заинтересовал меня: он был молод и простодушен. К тому же я скучал в этой дыре после тех мест, где раньше приходилось работать. А когда в продолжение трех месяцев только и обслуживаешь что неудачливых коммивояжеров да нежные парочки с путеводителями, поневоле обрадуешься всему, что сулит хоть какое-то развлечение.
Я последовал за вновь прибывшим в его номер и осведомился, не нужно ли ему чего. Он со вздохом облегчения опустил корзину на кровать, снял шляпу, вытер лоб и только тогда повернулся ко мне.
— Вы женаты? — спросил он.
Ни к чему бы, кажется, задавать такой вопрос лакею, но, поскольку его задал мужчина, я не встревожился.
— Как вам сказать, — говорю, — не совсем. — Я тогда был только обручен, да и то не со своей женой. — Но это ничего, если вам нужен совет…
— Не в том дело, — перебил он меня. — Только, пожалуйста, не смейтесь. Если б вы были женаты, вы бы лучше поняли меня. Есть у вас здесь толковые женщины?
— Женщины у нас есть, — говорю. — А вот толковые или нет — это как посмотреть. Обыкновенные женщины. Позвать горничную?
— Да, да, — обрадовался он. — Нет, подождите минуточку — сперва откроем.
Он стал возиться с веревкой, потом бросил ее и захохотал.
— Нет, — говорит. — Откройте сами. Открывайте осторожнее, — вас ждет сюрприз.
Я-то не особенно люблю сюрпризы. По опыту знаю, что они обычно бывают не слишком приятного свойства.
— Что там такое? — спросил я.
— Увидите, когда развяжете, — оно не кусается. — И опять смеется.
Ну ладно, думаю, рискну, вид у тебя безобидный. А потом мне пришло в голову такое, что я стал и замер с веревкой в руках.
— А там, — говорю, — не труп?
Он вдруг побелел, как простыня, и схватился за каминную полку.
— Боже мой, — говорит, — не шутите подобными вещами, — я об этом и не подумал. Развязывайте скорее!
— Мне кажется, сэр, было бы лучше, если бы вы сами раскрыли ее, — сказал я. Вся эта история начинала мне крепко не нравиться.
— Я не могу, — говорит он, — после вашего предположения… Я весь дрожу. Развязывайте скорей и скажите, все ли благополучно.
Любопытство одержало верх. Я развязал веревки, открыл крышку и заглянул в корзину. Приезжий стоял отвернувшись.
— Все благополучно? — спрашивает он. — Жив?
— Живехонек, — говорю.
— И дышит?
— Вы глухи, сэр, если не слышите, как он дышит.
Существо в корзине так сопело, что было слышно на улице. Он прислушался и успокоился.
— Слава богу! — сказал он и, облегченно вздохнув, шлепнулся в кресло у камина. — Я совсем не подумал об этом; ведь он целый час трясся в корзине, и ничего не было легче, как задохнуться под одеялом… я никогда больше не буду так безумно рисковать!
— Вы, видно, его любите? — осведомился я.
Он оглянулся на меня.
— Люблю? — повторил он. — Да я же его отец!
И снова принялся хохотать.
— О! — воскликнул я. — В таком случае я имею удовольствие говорить с мистером Костер Кингом?
— Костер Кингом? Моя фамилия Милберри…
— Судя по ярлыку на корзине, отец этого существа Костер Кинг от Звезды, а мать Дженни Дине от Дьявола Дарби.
Он подозрительно посмотрел на меня и поспешил поставить между нами стул. Теперь пришла его очередь подумать, что я помешался. Но, решив, по-видимому, что я не опасен, он подошел и заглянул в корзину. Вслед за этим раздался нечеловеческий вопль. Он стоял по одну сторону корзины, я — по другую. Разбуженная шумом собака поднялась, села и улыбнулась сперва одному, потом другому. Это был бульдог, щенок месяцев девяти, отличный экземпляр.
— Мое дитя! — вопил приезжий, а глаза у него совсем на лоб вылезли. — Это не мое дитя? Что случилось? Я схожу с ума?
— Вроде того, — говорю. — Не волнуйтесь и скажите, что вы ожидали увидеть?
— Мое дитя! — кричал он. — Мое единственное дитя, моего, ребенка!..
— Вы подразумеваете настоящего ребенка? — допытывался я. — Человеческое дитя? Некоторые так странно выражаются о своих собаках, что сразу и не поймешь.
— Ну конечно, — стонал мистер Милберри. — Самый хорошенький ребенок на свете, в воскресенье ему минуло тринадцать недель. Вчера у него прорезался первый зуб.